Россия против Революции: пророчество Федора Тютчева

Любовь Ульянова

Уважаемый Борис Николаевич, Вы являетесь известным исследователем творчества Федора Ивановича Тютчева, в частности, его политических статей, среди которых наиболее известна работа 1848 года «Россия и революция». В ней Тютчев объявляет Россию главным противником европейской революции. Какой смысл вообще вкладывал Тютчев в понятие «революция»?

Борис Тарасов

Да, Тютчев полагал, что в Европе существуют только две действительные и непримиримые силы: Революция и Россия. И за их противоборством на политической арене скрываются глубинные метафизические основания. Россия является христианской державой, а русский народ – христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря своему психологическому устройству, складу характера, своеобразию менталитета, особенностям истории. Революция же прежде всего – враг христианства, и именно антихристианский дух питает её душу. Примечательно, что представление о России и Революции, как о главных противостоящих силах было свойственно и классикам марксизма, хотя у них оно получало противоположные оценки и истолкования. Так Ф. Энгельс в марте 1853 г. подчёркивал: «…на европейском континенте существуют только две силы: с одной стороны Россия и абсолютизм, с другой – революция и демократия». По его убеждению, ни одна революция не только в Европе, но и во всём мире не может одержать окончательной победы, пока существует теперешнее Русское государство – по-настоящему её единственный враг. В отличие от Ф. Энгельса, Тютчев рассматривал всякие революционные тенденции (в том числе идеологические распри, сословные столкновения или классовую борьбу) не обособленно, а как различные по содержанию и форме модификации фундаментальной метафизической закономерности бытия и непрерывной традиции, в которой человек, вслед за Адамом и подобно ему, противопоставляется Творцу и ставит себя на Его место. Революция для Тютчева есть не только зримое историческое событие в смене власти или государственного строя, но и прежде всего Дух, Разум, Принцип, следствием которого оно (со всем многообразием своих социалистических, демократических, республиканских и т.п. идей) выступает. Корень Революции – удаление человека от Бога, её главный, исторически развившийся результат – «цивилизация Запада», «вся современная мысль после её разрыва с Церковью», бесплодно полагающая в своём непослушании Божественной воле и в антропоцентрической гордыне гармонизировать общественные отношения в ограниченных рамках «антихристианского рационализма», невнятного гуманизма и гипертрофированного индивидуализма.

Любовь Ульянова

И какой переворот, по Тютчеву, можно назвать подлинно революционным?

Борис Тарасов

Тютчев рассматривал Революцию не как случайный взрыв и переворот, объясняемый злоупотреблениями власти и борьбой за неё, не только как практическое событие определённого времени, но и воплощенное в них состояние человеческого сознания и духа с дальнейшими неожиданными метаморфозами и непредсказуемыми последствиями. По Тютчеву, революция – это не только и не столько волнения, восстания, баррикады, смена правительств или новые конституции, научные методы, усовершенствованные технологии. Самая главная нигилистическая революция происходит тогда, когда теоцентризм уступает место антропоцентризму, утверждающему человека мерой всей, целиком от его планов и деятельности зависимой действительности, а абсолютная истина, «высшие надземные стремления», религиозные догматы замещаются рационалистическими и прагматическими ценностями. Этот антропологический поворот, определивший в эпоху Возрождения кардинальный сдвиг общественного сознания и проложивший основное русло для новой и новейшей истории, и стоит в центре внимания поэта как принципиально новая Матрица.

Любовь Ульянова

То есть «революция» – это в первую очередь атеизм?

Борис Тарасов

Разорвавший с Церковью гуманизм, подчёркивает он в трактате «Россия и Запад», породил Реформацию, Просвещение, Атеизм, Революцию и всю «современную мысль» западной цивилизации – апофеоз человеческого Я во всех проявлениях его деятельности. Сотворив себе кумиром свой собственный разум, человек вступает на путь «роковой последовательности отрицания», спешит разбить и его, обоготворить плоть, теряет в своей «разумности» и «цивилизованности» душу и дух и становится рабом низших свойств собственной природы (эгоцентризма, гедонизма, властолюбия, сребролюбия и т.д.). Овеществление духа, безграничное господство материи везде и всюду, торжество грубой силы, возвращение к временам варварства – таковы болезни и неистовства обоготворения человека человеком самодовлеющего индивидуализма на личном, классовом, государственном уровнях, ведущие к большим и малым революциям, к грядущим войнам и геополитическим переделам.

Любовь Ульянова

На Ваш взгляд, можно ли интерпретацию Тютчевым понятия «революция» отнести к нынешней серии цветных революций, которые Запад инициирует в странах, в которых находится нелояльный ему режим.

Борис Тарасов

В рамках первоначальной революционной матрицы Тютчев выявляет скрытый отрицательный потенциал последующих революций и новейших гуманистических, реформаторских, эмансипаторских, научно-материалистических устремлений своего времени, обнаруживает снижение психологического уровня человека и обесценивание духовного содержания его деятельности. Он в резких выражениях («умственное бесстыдство», «страшное раздвоение», «призрачная свобода», «одичалый мир земной» и т.п.) оценивает «наш век», который утрачивает и абсолютную истину и религиозные основания жизни (и тем самым представление о высшем, об образе Божием в себе, о совести, чести, достоинстве, справедливости, милосердии, самопожертвовании и т.п.), заменяя их мифами прогресса, науки, разума, народовластия, гражданского общества, свободы слова и т.п., маскируя обмельчание и сплошную эгоизацию человеческих желаний, двойные стандарты, своекорыстные страсти и низменные расчёты. «Ложь, злая ложь растлила все умы, и целый мир стал воплощённой ложью». В такой антропосфере всякие новые революции (а так называемые оранжевые тем более) являются лишь ещё одним этапом в развитии «роковой последовательностью отрицания», сменой караула, перестановками в этом процессе. По заключению протоиерея Георгия Флоровского , именно сосредоточенность на глубинах души человека и творимой им действительности позволяла оставаться Тютчеву прозорливцем в истории, разгадывать признаки её движения к Апокалипсису в «роковой последовательности отрицания», предсказывать первую мировую войну, революцию в России, фашизм. В «революционное» и «апокалиптическое» время Тютчев обнаруживает появление партий и государств, «враждебных всему доброму и честному в Природе Человека», движимых лишь материальными интересами, готовых прибегнуть для их достижения к коварству и хитрости, соблюдать договоры и нарушать, прикидываться покровителем жертвы с целью доконать её, а истинного покровителя выдавать за убийцу и т.п. Раскрываемые им новые так называемые политические технологии стали едва ли не нормой мировой политики наших дней в преследовании теми или иными государствами своих эгоистических интересов. А отсюда возрастающая роль идеологических дизайнеров и имиджмейкеров, так сказать, постановщиков сцены, чья задача может состоять и нередко состоит в том, чтобы с помощью информационных манипуляций, двойных стандартов, пропаганды демократии, удушающих в объятиях кредитов и т.д. и т.п. «упаковать» убийцу в покровителя, выдать захватчика за защитника в долгосрочной политической игре передела мира и перераспределения его ресурсов, в «исторической борьбе» Христианства и Революции.

Любовь Ульянова

В какой мере нынешняя антиреволюционная позиция России следует заветам Тютчева?

Борис Тарасов

Тютчевская парадигма и входящие в неё оценки человеческого сознания в стадии дехристианизирующейся цивилизации объясняет так называемые цветные революции, которые в условиях ослабления духовно-нравственных основ бытия и идеологического вакуума с помощью манипуляций демократическими мифами возбуждают голый протест и смену элит с невнятными и нереализуемыми «прогрессивными» целями, способствуют десуверенизации и колонизации тех или иных стран. В рамках тютчевской парадигмы получают своё объяснение и процветающий терроризм, и активность тоталитарных сект, и коррупционный вал, и дойные стандарты, и увеличение числа немотивированных убийств и самоубийств и наркоманов, и рост фашистских настроений, и войны в центре Европы, и много подобное на Западе. Они являются в своей основе следствие обозначенных поэтом магистральных нисходящих тенденций – оскудения веры, дехристианизации общественной жизни, господства материально-эгоистических интересов над духовно-нравственными.

Любовь Ульянова

Если у Тютчева революция имеет философское, метафизическое объяснение, каким, согласно Федору Ивановичу, могла бы быть идеальная контрреволюция?

Борис Тарасов

Если говорить об идеальной контрреволюции в логике Тютчева, то она тесно связана с его пониманием исторического процесса и роли России в нём как христианской империи, в том числе на свой лад в настоящее время, когда формируется имперская реальность, зачастую невидимая с одной стороны, за лукавой пропагандой демократии, прав человека, национального самоопределения, а с другой, скрывающаяся сама по себе за замаскированной политикой двойных стандартов, хитроумной борьбой за мировые ресурсы, информационным насилием, плутократическими интересами и т.д. Между тем, вся мировая история не что иное как соперничество тех или иных мировых империй, включая и последние два века (Наполеон, Россия, Великобритания, Австро-Венгрия, Бисмарк, Гитлер, СССР, США), несмотря на пропагандируемые теми или иными идеологиями и внедряемые теми или иными государствами идей демократии или капитализма, социализма или коммунизма, цивилизованного общества или общечеловеческих ценностей. Глядя к тому же на нарождающуюся исламскую империю (географическая удалённость и разногласия между её субъектами в создающейся «дуге» временны и относительны) или китайскую (коммунистическое идейное наследие играет в ней служебную роль), приходится убеждаться в том, что имперская тема глубоко укоренена в человеческой природе и тем самым определяет (через активизацию или погашение отмеченных ранее высших или низших свойств этой природы и утверждение разнокачественных духовных целей и задач) «ход» истории и её возможный «конец». Да и пророчимое ныне иными мыслителями, идеологами, политиками грядущее столкновение цивилизаций, если принять во внимание популярную гипотезу С. Хантингтона, может осуществиться лишь в форме имперского противостояния.
Тютчев связывал исторический процесс с воплощением или невоплощением (или искажённым воплощением) в нём христианских начал, с преображением или непреображением «первородного греха», «тёмной основы», «исключительного эгоизма» человеческой природы. Отсюда высший реализм, противоположный либеральному, демократическому, авторитатрному, тоталитарному или иного толка утопизму и определяющий его предсказания. По мнению поэта, качество христианской жизни и реальное состояние человеческого сознания являются критерием восходящего или нисходящего своеобразия той или иной исторической стадии. Чтобы уяснить возможный исход составляющей сокровенный смысл истории борьбы между силами добра и зла, «следует определять, какой час дня мы переживаем в христианстве. Но если ещё не наступила ночь, то мы узрим прекрасные и великие вещи». Таким образом именно на стыке христианской метафизики, антропологии и историософии занимает своё важное место в тютчевской мысли понимание христианской империи, а не секулярного государства.

Любовь Ульянова

Можно ли назвать Тютчева этатистом?

Борис Тарасов

В понимании поэта истинная жизнеспособность христианской державы заключается не в сугубом этатизме и материальной силе (крайне обязательных, но в подчинённой и служебной роли), а в чистоте и последовательности её христианства, что даёт духовно-нравственно соответствующих ей служителей, истинно укрепляющих государственную и общественную мощь и не уступающих разлагающему воздействию «тёмной основы» нашей природы в революционной среде. Поэтому смысл понятия «империя», её законность или незаконность (узурпаторские претензии) связаны у него с Истиной христианского вероучения и неискажённого предания Вселенской Церкви (как особых фундаментальных источниках права и оживления высших духовных свойств человека) или отступлением от них. В представлении Тютчева Россия оставалась в XIX в. практически единственной страной, которая пыталась ещё сохранить высшую божественную легитимность верховной власти в самодержавии и духовные традиции византийского христианства, не растерять свою самобытность восточной державы, опирающейся на религиозно-нравственный фундамент православия. По его убеждению, государственное и мировое призвание России зависит именно от полноты осознания и действительного сохранения православной основы её исторического бытия и цивилизационного своеобразия, над которой «надстраиваются» политические, юридические и иные легитимности и которая соединяется со всеми новейшими научно-техническими достижениями. Он пишет, что Восточная Церковь не только соединилась с особенностями государственного строя и внутренней жизнью общества, что стала высшим выражением духа нации, «синонимом России», «священным именем Империи», «нашим настоящим, прошедшим и будущим». По его заключению, в теперешнем состоянии мира лишь русская мысль достаточно удалена от революционной среды, чтобы здраво оценить происходящее с ней. Однако, по наблюдениям Тютчева, это привилегированное положение постоянное размывалось подражательной оглядкой «элиты» на Запад, её нечувствием нравственных законов жизни при ослаблении духовной вертикали, снижением иммунитета против революционных влияний. Одну из важных причин течи в садившемся на мель государственном корабле российского самодержавия он видел как раз в забвении его христианской основы, в искажении надлежащей иерархии и субординации между религией и политикой, в «пошлом правительственном материализме», который в его понимании не только не является альтернативой «революционному материализму», но становится его невольным и как бы невидимым пособником. «Если власть за недостатком принципов и нравственных убеждений приходит к мерам материального угнетения, – отмечает он «естественный» закон духовного мира, – она тем самым превращается в самого ужасного пособника отрицания и революционного ниспровержения, но она начинает это осознавать только тогда, когда зло уже непоправимо». И «только намеренно закрывая глаза на очевидность, можно не заметить того, что Власть в России не признаёт и не допускает иного права, кроме своего, что это право – не в обиду будет сказано официальной формуле – исходит не от Бога, а от материальной силы самой власти, и что эта сила узаконена в её глазах уверенностью в превосходстве своей весьма спорной просвещённости. Одним словом, власть в России на деле безбожна…». В реальной действительности духовно-нравственные законы бытия нередко воспринимались руководящими кругами как «риторика», а ставки делались на «прагматизм», демонстрацию силы, в доходящие до абсурда запреты недальновидных и нередко коррумпированных чиновников. По Тютчеву, лишь опираясь на духовную правду и нравственную высоту власть может свободно и победно бороться с конкурентами, опираясь на материальную мощь. Следовательно, существенные задачи власти заключаются в том, чтобы прояснить её сокровенное религиозное кредо, «удостовериться в своих идеях», обрести «потерянную совесть», стать более разборчивой по отношению к духовно-нравственному состоянию собственных служителей. Иначе шизофреническое раздвоение между должным и реальным могут принять критические размеры и необратимый ход. Нельзя не предощутить близкого и неминуемого конца этой ужасной бессмыслицы, ужасной и шутовской вместе, этого заставляющего то смеяться, то скрежетать зубами противоречия между людьми и делом, между тем, что есть и что должно бы быть, – одним словом, невозможно не предощутить переворота, который, как метлой, сметет всю эту ветошь и все это бесчестие». Что, собственно говоря, и произошло в 1917 г. Ясные христианские критерии, пристальное внимание к первичным духовно-нравственным принципам, несоблюдение которых рано или поздно (нередко и в следующих поколениях) влечёт за собою соответствующее наказание и нисходящие «революционные» процессы в истории, определяют высший и пророческий реализм тютчевской мысли и дают свой ключ к пониманию «странных» закономерностей и парадоксов нашего времени, двойных стандартов мировой политики, в рамках как самодовлеющей языческой авторитарности, так и дехристианизированных демократических институтов, равно произрастающих из тёмных корней своекорыстия и самовластия человеческого Я. Альтернативную логику Тютчева как бы раскрывает Достоевский, говоря о духовно-нравственно обеспеченной и справедливой политике как о самой выгодной для великой нации. Поэтому для достойной жизни народам и государствам необходимо, по его убеждению, проводить высшую политику, хранить христианские ценности, поскольку при их ослаблении меркнут гражданские идеалы с соответствующими нигилистическими последствиями. Именно в наметившейся тенденции к такой политике можно, на наш взгляд, рассматривать предложение российского министра иностранных дел Сергея Лаврова о непризнании государственных переворотов.

Любовь Ульянова

Работа Тютчева – это явление истории русской дипломатии или истории русской мысли? Был ли Тютчев дипломатическим мыслителем или философствующим дипломатом? Правильно ли интерпретирована его концепция в истории русской мысли?

Борис Тарасов

Тютчев был одновременно дипломатическим мыслителем и философствующим дипломатом, что же касается интерпретации его мысли, то здесь важно отметить следующее. И.С. Аксаков приходил к безоговорочному выводу, что в философско-историческом миросозерцании Тютчев «был христианин – по крайней мере, таков был его Standpunkt (позиция, точка зрения – нем.) Между тем именно этот Standpunkt, без учёта которого неадекватно раскрываются такие значимые для поэта и мыслителя понятия, как «империя», «революция», «монархия», «демократия», «общественное мнение», «Россия», «Запад», «славянство», «православие католицизм», «протестантизм» и др., обычно либо сокращается, либо удаляется на задний план, истолковывается в качестве элемента строительных лесов и материала для мечтательно-агрессивной утопии В лучшем случае христианство в мысли Тютчева воспринимается многими современными исследователями пусть и важной, но не основополагающей, а вспомогательной частью сугубо державной идеологии. Тогда государственная, общественная и идеологическая проблематика в его построениях рассматривается, как правило, язычески обособленно, вне глубинного христианско-антропологического контекста. Тогда в … публицистике Тютчева главные и второстепенные, ведущие и подчинённые уровни меняются местами, и из её целостного состава вытачиваются, отделяются и абсолютизируются этатистские или этнические, панславистские или экспансионистские или какие-нибудь иные «нити». Сам же он предстаёт порою выразителем идеи самозамкнутого славянского мира в отрыве от православия (языческий отрыв меняет знаки в его мысли на противоположные), предтечей евразийцев или даже большевиков, хотя пророчески предостерегал от неоязыческого развития современной цивилизации, её варваризации и бестиализации и противопоставлял апостасийным процессам высшую политику христианской империи как, по большому счёту, самую прагматическую и неутопическую, если только она на самом деле самореализуется.