Борис Межуев: Мне давно хотелось поговорить с лидером «Крематория» Арменом Григоряном, даже не для интервью, а просто как с давним знакомым. В каком-то смысле мой путь – не знаю даже куда: в философию, в публицистику, в сферу интеллектуальных расследований, – начался со статьи, которую мы вместе с Дмитрием Дробницким написали еще в далеком 1990 году. Статья была посвящена альбому группы «Крематорий» – «Иллюзорный мир», в котором мы услышали отзвуки творчества аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса.
На самом деле, что-то борхесовское или кортасаровское в то время буквально носилось в воздухе – на глазах уходила в прошлое величественная имперская эпоха, в которой было место и великой культуре, и масштабной политике, и мирового значения науке. Жизнь как будто начала схлопываться в некую «черную дыру», и те, кто еще недавно требовал «Перемен!», стали находить убежище от повседневности в стенах библиотек, в какой-то мере тяготясь такой долей. В общем, всему этому новому положению вещей было найдено некое метафизическое обоснование, и оно было проиллюстрировано песнями Армена Григоряна. Уже потом частично об этой параллели песен «Крематория» с некоторыми новеллами Борхеса я написал в одной своей статье, которая вошла в качестве главы в книгу «Перестройка-2. Опыт повторения». В эпоху социальных сетей общение между творцом и его почитателями значительно упрощается, и таким вот образом при посредничестве Марка Цукерберга мне удалось и лично, наконец, поговорить с человеком, чьи песни сыграли немалую роль в моей жизни. И этот разговор было бы несправедливо скрыть от читателей сайта «Русская Idea», ибо в нем раскрылось многое, что только интуитивно угадывалось нами 25 лет тому назад.
Борис Межуев
Армен, первый вопрос, который хотелось бы Вам задать, касается столь болезненной сегодня темы геноцида армян во время Первой мировой войны. Я знаю, Вас эта тема реально волнует. И более того, одна из Ваших старых популярных песен «Себастия» посвящена именно этому событию. Себастия – это город, население которого было вырезано турками. Однако, я помню, в первом варианте этой песни звучало: «Из гнили и праха / Восстали кровавые дети Аллаха», а уже во втором звучании было по-другому: «Из праха и пыли / Восстали кровавые дети Аттилы». Это была дань политкорректности, и как Вы теперь относитесь к политкорректности, которой вынуждены были отдать дань?
Армен Григорян
Да. Изменения я внёс по простой причине. То, что произошло с армянами в начале XX века, тот страшный геноцид был не столько религиозным, сколько этническим. Религия, в сущности, была не при чём. У армян нет никаких противоречий с Ираном, у них нормальные отношения с арабским миром. Это была не проблема столкновения христиан с мусульманами, а следствие тюркского национализма. Поэтому «дети Аллаха» – неточное словосочетание. Не стоило обвинять всех мусульман.
Есть притча о Вольтере, как он сидел всю ночь без сна, что-то судорожно писал, сжёг десяток свечей, а написал всего несколько строк. Служанка спросила его, что он делал всю ночь. А он ответил: «Я искал нужные слова». И вот я тоже искал нужные слова. Здесь, в этой песне была неточность самого слова. И потом, да, у меня были друзья-мусульмане, в частности, татары, мы учились вместе в школе, – это тоже сыграло свою роль. Действительно, нельзя обвинять всех. Что касается Аттилы, то он – разрушитель, символ разрушения, и за него теперь никто не в ответе.
Борис Межуев
Разве что венгры, которые считают себя потомками гуннов. Но ведь сегодня есть проблема исламизма, исламского терроризма. Все боятся ИГИЛ, мусульманского экстремизма?
Армен Григорян
Экстремизм – да, но он в равной степени свойственен и другим религиям, идеологиям. Агрессия – в самом человеке, и этому вирусу нужно обязательно за что-то зацепиться, хотя он существует сам по себе. Как некий ген в человеке, вероятно. Он может зацепиться за ислам, и тогда появляется ИГИЛ. Кстати, если абстрагироваться от религии, то ИГИЛ питает вообще-то, скорее, коммунистическая идея. Там, на Ближнем Востоке, люди издавна жили в нищете, бесправии, и вот появляется некий пророк, аль-Багдади, который говорит: «Мы все можем объединиться на основе равенства и братства!». И вот это чувство обретённого единства – оно и движет этой дикой жестокостью. Любого человека на этом можно поймать; Гитлер поймал фактически на том же, хотя добавил к этим чувствам ещё и идею расового превосходства.
В человеке, вероятно, есть ген, который не даёт ему стать полноценным человеком в понимании Божием, он должен найти для себя основание людоедства, причину, по которой он вынужден убивать людей. И вот экстремальный ислам даёт ему это обоснование, но, думаю, он просуществует, пошебуршит ещё лет 200 и потом успокоится. Люди найдут для себя что-нибудь новое.
Борис Межуев
Рок-музыка вновь стала очень политизирована, причем рок-музыканты, в том числе те, кто играл еще в советские годы, разошлись по разным лагерям. Но Вы, кажется, находитесь в стороне от всех этих расколов и политических баталий?
Армен Григорян
Раскол и в самом деле существует: кто-то выбирает сторону, условно, либеральную, кто-то, условно, патриотическую. Причём, действительно, многие в рок-среде уже так давно и тесно связаны друг с другом, что сложно ругаться между собой всерьёз. Вот тот же байкер Хирург – он сейчас такой будёновец, скачет на белом коне, но когда-то мы были вместе, они охраняли наши концерты, мы вместе дрались с люберами, я вот гитарой отбивался, помню. (Смеётся.) Я не хочу замечать, кто и что говорит. У меня в группе пел песни Паук, хотя мне не очень нравится, что он сейчас говорит, но всё равно я знаю его как хорошего человека. Мне важны личности, а не те декорации, которыми они пользуются. Их позиция, пускай мне и не близкая, не вызывает у меня агрессию.
Борис Межуев
Но для себя Вы не принимаете политизацию?
Армен Григорян
Нет. Моя позиция – быть аполитичным. Она – не единственно правильная, наверное, но я стараюсь её придерживаться. Если мы видим агитацию в пользу кого бы то ни было на концертах, или кто-то вешает на сцене какой-нибудь политический лозунг, мы сразу же отказываемся участвовать.
Борис Межуев
То есть вы отказываетесь участвовать в любых агитационных кампаниях?
Армен Григорян
Мы понимаем, что политика – это игра, в которой музыкант не имеет права участвовать. Если бы мы полагали, что можем что-то изменить, то в этом был бы какой-то смысл. А так – мы не хотим быть пешками или, точнее, куклами в чужой постановке. Любой человек, который считает себя творцом, не должен ограничивать себя рамками, тем более рамками политической организации. Надо быть абсолютно свободными, тогда и рождается творчество.
Борис Межуев
Но, может быть, это не было связано с политикой, но я помню по студенческим годам, что ваша музыка, музыка «Крематория» для нас была знаком какого-то приближающегося конца. И даже было непонятно, конца чего? То ли Советского Союза, то ли хиппизма и всего духа мирового шестидесятничества? Притом, все эти концы как-то сходились воедино, образуя некий духовный сплав, и вот его-то и выражали столь ярко ваши песни.
Армен Григорян
Да, понимаю, о чём вы. Мы ведь и альбомы так называли: сначала случилась «Кома», из неё вышли «Живые и мёртвые», последние же превратились в «Зомби». (Смеётся) На самом деле, тут было что-то другое. Время, как линейная величина, бесконечна: так нас учили в институте, но, оказывается, что время имеет свой конец. И это не просто частный взгляд, связанный с тем, что вот мы пережили конец Советского Союза. На наших глазах уходят и сменяются поколения, и вот наши родители, бедненькие, строили, строили, не знали, что строили, и вдруг – пропасть. У нас нет традиций, какие есть, скажем, у англичан; у нас нет корней, мы живём в домах без фундамента. На самом деле – это ощущение уходит глубже, это предчувствие «конца времени», переживание, что время заканчивается, и никто не знает, что будет дальше. Это переживание было важным для нас, а что стоит за ним? Может быть, это конец капитализма?
Борис Межуев
Конец истории?
Армен Григорян
Конец истории. Как будто что-то должно появиться, но пока что мы доим эту корову времени, хотя молоко в ней уже иссякло.
Борис Межуев
Ваше творчество это чувство подпитывает?
Армен Григорян
Да, это сильное чувство. Это, однако, не смерть, но ощущение истончаемости всего реального.
Борис Межуев
Как сказано в Откровении Иоанна Богослова, «времени больше не будет».
Армен Григорян
Что-то в этом роде.
Борис Межуев
Но и в этом истончающемся времени вы все-таки сумели разглядеть, скажем, «микроб Бондарчук». Казалось бы, такая мелочь на фоне «конца истории»?
Армен Григорян
Я думаю, для нас было логично сконцентрироваться на личности. Если вы оцениваете себя нормально, у вас должен быть вкус. Когда вы смотрите фильмы Сергея Бондарчука или следите за его игрой, он вам нравится, и как режиссёр, и как актёр. Вообще уровень советского кино, как и советской литературы, живописи, театра был достаточно высок. Потому что требования к себе были другие. И вдруг – при внешней свободе всё буквально приходит в кризис. И причина этого в том, что известные родители звонят в театральные ВУЗы и просят взять туда их отпрысков. Иногда, правда, эта протекция не губит искусство. Вот Михаил Ефремов – хороший актёр, притом, что и отец его был выдающийся человек, который поднял МХАТ. А бывает и так, что происходит творческий конфуз. Фильм «Сталинград»… О чём он? Явно не о самой страшной и кровопролитной битве XX века. Моя песня «Микроб «бондарчук»» – протест против того, что происходит не только в кино, но и в музыке, против кумовства во всех сферах нашей жизни.
Борис Межуев
Майк Науменко сказал как-то, что рок-музыка – неинтеллигентная музыка, исполняемая часто интеллигентными людьми. Но я бы не сказал, что и потребители рок-музыки люди неинтеллигентные. После того, что произошло с Советским Союзом, стало ясно, что рок слушают в основном люди ученые, либо просто студенты, либо те, кто (вот как я сейчас) испытывает ностальгию по студенческой молодости. А все остальные далеки от рока. Жители городских окраин слушают попсу, жители малых городов средней Руси перешли на шансон. А вот рок-музыка – если только не хэви-металл – в основном увлечение молодых интеллектуалов. Я никогда не понимал причину этого.
Армен Григорян
Майк наговаривал на себя, он был человек интеллигентный, хороший переводчик с английского. По-моему, все западные рок-звёзды – люди образованные и талантливые. «Секс-пистолз» – вот это были простые ребята из Бирюлёво (смеётся), которые решили не тратить время на музыкальное образование, а вдарили по эпатажу. Но в целом, рок-музыка, действительно, идёт от головы. Как и настоящая живопись, и литература.
Борис Межуев
Еще о конце времени. У Вас, похоже, не случайно в связи с этим переживанием конца постоянно присутствуют образы из римской истории, в том числе, кстати, истории Рима католического? Брут и Иуда в «Медузе Горгоне» – это, надо понимать, грешники в девятом круге у Данте, а потом неожиданно Косса в «Кокаине», то есть, вероятно, Балтазар Косса, антипапа Иоанн XXIII? Рим – Вечный город, как он выстоит в конце времен, если, тем более, все дороги, как уже нам известно, к нему не ведут?
Армен Григорян
Насчёт Балтазара Коссы: мне нужен был образ святоши-развратника. Я прочитал тогда книгу о нём и поразился, насколько удивительной была судьба этого пирата, который во время кораблекрушения дал обет Господу и стал, в конце концов, папой Римским! Тем не менее, он остался развратником и разбойником. И продолжая «крематорские» традиции, в новом альбоме, который выйдет осенью этого года (он будет называться «Люди-невидимки»), появятся исторические персонажи разных эпох, не менее яркие, чем Косса. Например, Бенито Хуарес, мексиканский президент, который у нас изображён пацифистом, красавица Брунхильда, сказочный Гудвин, героический король Ричард III и много кто ещё.
Борис Межуев
Не может быть, чтобы Борхес, его творчество прошло мимо вас! Вот где, кажется, присутствует это чувство «конца времени»? Как и у Андрея Платонова.
Армен Григорян
Да, как и у Эдгара По. Борхес, конечно, не прошёл мимо меня, но я его открыл гораздо позже, когда впервые побывал в Латинской Америке и увидел всё своими глазами. И эти кактусы, о которых пишет Кастанеда, и вообще всю волшебную тамошнюю жизнь. И тогда мне стал понятен и Борхес, и Марио Варгас Льоса, и Габриэль Маркес, и вообще весь магический реализм южно-американцев. А Кастанеда тем более, и, кстати, после него я стал гораздо легче относиться к частной собственности, стал чаще делать подарки. (Смеётся) Так что, это тоже в своём роде влияние Латинской Америки.
