Рубрики
Блоги Прогнозы

И рыба, и мясо

Не знаю, кто как, а я уже давно замечаю, с какой осторожностью наши пропагандисты, теоретики, бесчисленные директора институтов стратегических исследований и национальных стратегий, равно как и прочие мелькающие на экранах вожди, стараются избегать точных определений формационной, уж простите за кондово советскую терминологию, принадлежности нашего общества. В лучшем случае отделываются описательными эвфемизмами.

В каком обществе мы живем?

Принято говорить: в социальном государстве с рыночной экономикой.

Простите. Рыночная экономика — это капитализм. Социальное государство — это социализм. Если у нас социальное государство с рыночной экономикой, получается, что у нас два господствующих строя в стране. То есть если у нас разом и капитализм, и социализм – это значит, попросту говоря, что у нас и не капитализм, и не социализм.

Самое смешное, что где-то так оно и есть. Все, что как-то еще работает и что-то производит, мелкий и средний бизнес в том числе — живет при социализме. А пресловутая невидимая рука рынка — впрочем, может и невидимая, зато еще как ощутимая! — оказалась годна лишь для сдирания семи шкур с остатков реально работающих.

И поэтому ни социализм, ни капитализм ни за что не отвечают. И рыночные механизмы не работают, потому что на фиг им надсаживаться, если и без того можно скупать дворцы на Лазурщине, и социальная защита не работает, потому что от всех защитных механизмов господствующая теория требует, в первую очередь, не принесения пользы гражданам, а рентабельности.

Отвечает за все — и за рынок, и за защиту — одно только пресловутое ручное управление.

Поэтому бюрократия у нас гаже, чем при самом застойном социализме. А власть чистогана — злее, чем при самом зверском капитализме.

Для подобных явлений русский язык давно нашел устойчивое определение: ни рыба, ни мясо.

Но, сколь бы хлестким и верным это определение ни было, оно ни на шаг не приближает нас к ответу на вопрос: если ни рыба, ни мясо — то что? Устрица? Огурец? Мед?

В последний раз реальный капитализм у нас попыталось построить правительство, скромненько и со вкусом названное его премьером «правительством камикадзе». Не так давно другой премьер, Яценюк, повторил эту метафору, призванную возбудить у бандитов сострадание, применительно уже к своей банде. Не хочу сейчас отвлекаться на обсуждение вопроса, дебилом был Егор Гайдар или подонком, но любому, кто в принципе держал деньги в руках и хоть раз ходил на базар, было понятно, что страна, которая обладает монополией на эмиссию мировых дензанков, с налету купит все, что в одночасье будет превращено из собственности общенародной в собственность частную — сама купит, или через подконтрольных подставных посредников, не важно. Кровавый Сталин придумал, кровавый Берия курировал, кровавый Завенягин миллион ээков положил в мерзлую землю ради какого-то там светлого будущего и прочих счастливых детей и внуков — ах, какие плохие! Ну просто звери! Конечно, плохие. Но завод-то хороший! Стало быть — мой завод; а потомки и наследники невинно убиенных зэков могут ложиться в мерзлую землю с ними рядом. Им ведь должно быть легче и радостней, что ныне они ложатся уже не при тоталитаризме, а при демократии, то есть не ради победы над Гитлером, а ради моего кошелька… А кому не легче и не радостней — тот совок, и место ему тем более на свалке.

Премьер и впрямь почил при довольно странных обстоятельствах, но остальные героические камикадзе штатно приземлились в директорские кресла транснациональных банков и корпораций и стали жить-поживать и добра наживать, а протараненная ими ниже ватерлинии Россия стала стремительно тонуть. И потонула бы, если бы буквально в последний момент тоталитарные помпы не начали откачивать из нее излишки капитализма.

Что получилось в итоге?

Наверное, именно это и называется госкапитализмом. Дрессированный рынок от сих до сих, под мощным и пристальным государственным, то есть чиновничьим, контролем. Результат: управленческая верхушка становится новой финансово-промышленной олигархией — едина в двух лицах. Завенягины с Мавроди в одном флаконе. Смешать, но не взбалтывать.

Ничто, кроме ручного управления, из этого флакона ничего не выльет и ничего в него не вольет. Но доколе? Рука бойцов вливать устала…

Что дальше?

С грустноватой иронией описывая один из миров, в каком мне хотелось бы жить, устами, что называется, своего героя я так выразил отношение людей этого мира к деньгам и потреблению: «Чтобы зарабатывать на новую машину каждый год— мне надо было бы работать двенадцать часов в сутки. Все время в лихорадке. Я бы мог, конечно. Но я предпочитаю, например, по весне каждый день садиться на своего старичка, уезжать из города, выходить на обочину и думать, и до самых сумерек слушать, как тает снег».

В качестве художественного образа мне эта фраза и теперь близка, но умом-то я понимаю, что это — не капитализм, и даже не госкапитализм. Потому что экономика этого строя жизнеспособна лишь пока круговерть производства и потребления набирает обороты. До лихорадки, до истерики, до изнеможения. До состояния, когда – какой там еще снег, когда распродажа! А если статистически значимое количество граждан каким-то чудом предпочтет снег распродаже, экономика рухнет. И будет поглощена более сильной экономикой, той, где люди белый снег от зеленой листвы уже не очень-то отличают, потому что ценники важнее. И если слушать снег примутся реальные россияне, мы опять столкнемся с тем, с чем уже сталкивались в 90-х — тотальной скупкой страны извне. Капитализм — неотменяемо потогонная система, причем потогонным является не только производство, но и потребление, одно не может быть расслабленнее другого, это же этапы одного процесса.

Но кому в России нужна такая жизнь? Ее и жизнью-то полноценной мы в большинстве своем не считаем…

Многие умные люди полагают, будто истинный русский консерватор не может не быть антикоммунистом. С определенными оговорками я готов с этим согласиться. С чего ему быть коммунистом, если коммунизм — это чисто европейская идея, доведение до абсурда нескольких маниакальных идей, порожденных западной культурой как умозрительные альтернативы реальным язвам именно европейской цивилизации, бесившим ее же самое еще со времен Платона. Однако нелишне напомнить, что именно вера в коммунистическую перспективу, понимаемую просто-напросто как перспективу возникновения принципиально более справедливого и гуманного строя, именно негодование по поводу зазора между реальным состоянием общества и чаемым его состоянием при коммунизме дали великую, не имеющую мировых аналогов советскую культуру второй половины 50-х — конца 70-х годов. Человечную, подвижническую, поразительно добрую, безоговорочно антивоенную…

Штука в том, что русский консерватор и антикапиталистом тоже не быть не может! Потому что такие кванты национальной мудрости, как «Сделал дело — гуляй смело» или «От трудов праведных не построишь палат каменных» возникли в нашей культуре задолго до того, как на русский язык был переведен «Капитал». Потому что на протяжении полутора веков трижды предпринимались попытки — всегда не слишком-то чистоплотные, кстати — учинить в России классической первозданный капитализм, и все три раза дело кончалось национальной катастрофой. Потому что вера в капиталистическую перспективу и негодование по поводу несовпадения реального состояния общества и чаемого его состояния при наконец-то восторжествовавшем капитализме так и не дали нашей культуре ничего, кроме злобных пасквилей, воспевания антисоциальности, копания в грязи и прущих с экранов и со сцен матюгов. А еще потому, что играя на капиталистическом поле, мы обречены, абсолютно обречены на неизбежный и тотальный проигрыш нашим, как выражаются наши откровенные заокеанские партнёры, geopolitical foes.

Великий советский авиаконструктор итальянского происхождения — Бартини была его фамилия — еще на заре отечественного авиастроения заметил: «Преследуя наших более богатых противников след в след, мы обязательно отстанем. У нас лишь один выход — бежать поперек».

Может быть, эту замечательную фразу ему лишь приписывают. Не поручусь. Но судя по результатам нашего авиапрома, притом — во многом именно благодаря личной деятельности Бартини, — бежать поперек в этой области нам удавалось. И, вроде бы — тьфу-тьфу-тьфу! — удается до сих пор. Школа бегунов поперек, созданная в 30-х годах в нашей авиации,  у нас действительно хороша.

Пора понять, что, похоже, именно так нам надлежит поступать и в социально-экономической сфере. И тогда будут у нас и рыба, и мясо, и устрицы с огурцами в меду. Блуждание в трех соснах капитализма, социализма и коммунизма себя явно исчерпало. Да и осточертели «измы», потому что каждый из них ограничивает свободу идей и действий, ставит мысли прусским строем: айне колоннее марширт, цвайне колонне марширт… И, разумеется, сразу — хоп! — опять Аустерлиц. Потому что на шута нам ихние колонне? Как в анекдоте: вам нужны шашечки или нужно ехать?

Конечно, я не могу сейчас с ходу и в двух словах выдать какую-то замену марксизму-ленинизму, да еще и, прости Господи, с русским уклоном, в стиле духовных скреп и этого… как его… национального культурного кода. И вряд ли когда-нибудь единолично смогу.

Однако в науке давно уже доказано: правильная постановка вопроса — половина правильного ответа.

А еще можно припомнить одну из лучших фраз, созданных братьями Стругацкими за все десятилетия их великого творчества: «Мы сами знаем, что эта задача не имеет решения. Мы хотим знать, как ее решать».

Автор: Вячеслав Рыбаков

Доктор исторических наук. Ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского Института восточных рукописей РАН, специалист по средневековому Китаю

Обсуждение закрыто.