Я ожидала, что мои оппоненты по этой полемике удивят меня какими-нибудь невообразимыми китайскими фейерверками. Мои ожидания вполне оправдались. Статья Дмитрия Юрьева «Еврабия против Ордуси» (28 августа, «Русская iдея») удивила даже больше, чем я могла предположить. Мне никогда в жизни не доводилось сталкиваться с тем, чтобы вместо контраргументов примерно пятьдесят процентов текста было посвящено перемыванию костей моей скромной особы. Это решительно новый для меня полемический стиль.
Но я была упорна. Я вооружилась пинцетом и по крупице выбрала из текста все, не являющееся развитием темы «Чудинова – погрязшая в гордыне и лишенная чувства юмора недобрая женщина, которую мы, впрочем, можем простить за то, что… и т.д.». Итак, утверждается, что проект «Евразийской симфонии» – чтение потешное, развлекательное, в силу чего несуразно и бессмысленно всерьез выражать претензии к представленным в нем идеям.
С самого начала всей этой неприятной истории меня поражает странная слепоглухота моих оппонентов, упорно не видящих то, что им неугодно видеть.
Дмитрий Юрьев отвечает на мою статью. В ней сказано черным по белому: я прекрасно знаю, что проект подается как потешный, но ряд причин (они названы) мешает мне в это поверить, и побуждает воспринимать его всерьез. Опроверг ли мои резоны Дмитрий Юрьев? Нет. Просто «не заметил», понуждая меня заново отвечать на уже отвеченное. Словно бы я ничего не говорила. На колу мочало, начнем сначала, «Ордусь» – потешное чтение, а я не догадалась. Хорошо, начнем.
Но повторяться скучно, не правда ли? Давайте разнообразия ради примем на веру, что книга в правду «смешная», просто у меня не хватило чувства юмора это понять.
Но что такое «смешное» или «потешное» применительно к литературе? (Мы ведь о литературе говорим?)
Дмитрий Юрьев поясняет: «это стёб». Но давайте все-таки уважать себя и говорить на русском языке, как пристало цивилизованным людям. «Стёб» – это лексика электронных подворотен.
Школьный курс напоминает нам, что применительно к литературе смешное делится на две категории: юмор и сатиру.
Юмор – добр и самоценен, он ни с кем не воюет. Сатира всегда прицельна и никогда не добра. Сатира – литературное орудие войны, стреляющая словами пушка.
Юмористически или сатирически фантасты-альтернативщики относятся к «Слову о полку Игореве»? Напоминаю, сыр-бор разгорелся из-за него. Юрьев хочет «защитить» от меня Рыбакова и Алимова, я же защищала «Слово о полку Игореве».
Итак, если бы, допустим, данные литераторы написали веселую поэму о том, как князь Игорь, к примеру, поехал воевать половцев, но по дороге завернул с дружиной на постоялый двор и довеселился до того, что побил вместо половцев медведей, а потом долго жаловался на недоброкачественность зелена-вина – я бы смеялась первой. (Ну, при условии, конечно, что им бы это удалось написать талантливо). Ибо в таком юморе нет ненависти к собственно произведению, к князю Игорю, к русскому народу.
Но авторы проекта смотрят на «Слово» глазами половцев, глазами печенегов, хазар, обров, монголо-татар. Это взгляд не веселый, но вражеский. Напомню: авторы не пытаются доказать, что «Слово» – поддельное. Они утверждают, что оно плохое, гнусное, отвратительное и т.п. Ну да, когда же степнякам нравилось, чтоб мы против них стояли?
Напомню, что для авторов князь Игорь плох только одним – тем, что идет воевать половцев. Но помимо самого произведения и его героя в комическом ключе представлены также «заговорщики-славянофилы» (Читай – русские националисты – не без традиционного шулерского смешения понятий «национализм» и «нацизм». И делалось это не в самый легкий для этого политического движения период. Ату их, ату!) Эдакие уродцы, поклоняющиеся литературному герою, как своему мертвому вождю – «Игорь, я иду за тобой!». В самом деле, смех это может вызвать, я недооценила комические способности авторов. Полагаю также, что заодно под раздачу попало еще одним противным людям – научным сторонникам покойного академика Д.С.Лихачева.
Так что если «Слово» в подаче авторов проекта и смешно, то смех этот – не юмор, но сатира. Сатира всегда имеет объект. Мы его выявили.
Но вне зависимости от того, со смехом или серьезно написана книга, по сути это не меняет ровным счетом ничего. Детектив «Дело о полку Игореве» имеет ярко выраженную русофобскую окраску, что мною уже было однажды обосновано.
Доводы наподобие «это не план, а мироощущение» несказанно слабы, ибо навязываемое мироощущение может соответствовать чьим-либо планам, и так оно обычно и бывает. Юрьев упирает на то, что хорошо представлять плохих людей хорошими, вот если бы… Возможно. Но он приводит крайне удачный пример, которым я не могу не воспользоваться. У Рыбакова де есть какая-то светлая утопия об очень хорошем Сталине, которую я, разумеется, не смогу оценить, ибо где мне воспринять радость предположения, что плохой в этой жизни человек мог бы быть хорош в иной. Но нет ли у Рыбакова такой же утопии про хорошего Гитлера?
Да, я ждала этой реакции. Здесь мне станут говорить о том, что «фашизм осужден мировым сообществом, а коммунизм нет». Прошу прощения, но я не говорила о фашизме и коммунизме. Я говорила о Сталине и Гитлере. Оба эти человека осуждены в своих странах. Да-да, вы правильно расслышали. В стране под названием СССР однажды состоялся ХХ съезд КПСС. Н.С.Хрущев прочел на нем небезынтересную речь, совершенно официально. «ХХ съезд, жестокой правды глас», так оценила сие событие современница, абсолютно советская поэтесса Юлия Друнина. Да, осуждение Сталина не было столь полным и решительным, как осуждение Гитлера. (Увы, моя-то семья, как многие, ждала тогда, что и до Ленина черед дойдет…) Но факт несомненен: после этого события в СССР совершенно легально издавались книги о злодеяниях сталинского режима. Даже «Иван Денисович», книга, где, как известно писатель первым посмел заявить, что сидели не только какие-то «честные коммунисты», но простые русские Иваны, была издана тоже в СССР. После это потихоньку свернули, но… После свержения Хрущева реабилитации Сталина не произошло. Не происходило ее также в РФ, более того, президент РФ В.В.Путин с почетом принимал и посещал автора «Архипелага».
Проще говоря, формальное осуждение Сталина было, а формальной реабилитации – нет.
Таким образом, утопия о прекрасном Сталине имеет ровно те же нравственные права на существование, что и утопия о прекрасном Гитлере. Те же – но какие?
Мне интересно, дрогнет ли сердце у Юрьева, если он прочтет волшебно добрую повесть о том, как замечательный невысокий человек с маленькими усиками способствует, к примеру, развитию еврейской национальной культуры?
Конечно, это зависит от того, сколь далеко заходит его постмодернизм. Лично я считаю, что имена отрицательных персонажей истории надо предавать либо осуждению, либо забвению. Но я действительно не постмодернистка.
О том, что постмодернизм подрывает ценностную систему, ослабляет иммунитет общества и делает его уязвимым перед любой внешней угрозой, сказано столько, что было бы смешно еще что-то добавлять.
Далее, увы, выбранные мною крупицы завершились, приходится невольно переводить речь на мою персону. Увы еще раз, я поставлена в довольно нелепое положение, но приходится играть по этим правилам, ибо отвечать все же надлежит.
Юрьев уверен, что мои нападки на Рыбакова и Алимова обусловлены моей «гордыней» сиречь «гордостью». Я связи не просматриваю, но уж играть так играть. В чем заключается сия «гордость»? Поставив рядом имена мое и Орианы Фаллачи, оппонент затем вдруг начинает нас «путать». Последние слова статьи обыгрывают название книги Орианы «Ярость и гордость». Обыгрывают не без изящества, но полемика-то, кажется, ведется со мной?
Я не писала книги под названием «Ярость и гордость». Я восхищаюсь личностью Орианы, мне дорого письмо, которое она написала мне, но мы – разные люди. Я отнюдь не во всем с нею согласна. Лестное для меня сравнение с Орианой делается для того, чтобы заставить меня за нее отвечать. Чтоб пожестче выглядела уже теперь моя столь опасная личная черта, делающая необходимой «защищать» от меня двух вполне самостоятельных и дееспособных мужчин?
А вот дальше начинается цирк с конями, клоунами и канатоходцами. Человек, позиционирующий себя православным христианином, выступая с позиций гносеологического релятивизма, обвиняет гносеологическую абсолютистку в «гордости» на почве гносеологического абсолютизма, пытаясь привлечь себе в союзники гносеологического абсолютиста Г.К.Честертона, являющегося к тому же еще и ненавистным для «ордусян» католиком.
Но развернем картинку.
Я «знаю, как надо». Для наших интеллигентов это само по себе преступление, попрание основ, то, с чем нельзя мириться, ибо мириться нельзя. Они бы для «знающих, как надо» просто смертную казнь ввели.
Что же, в религиозной сфере я в самом деле считаю Господа Христа единственной Истиной. Это неудобно, в особенности для властей предержащих, это неполиткорректно, но такова обязанность каждого христианина. За это, напомню Дмитрию Юрьеву, умирали и сейчас умирают мученики, не постигшие прелести посмодернистского мировоззрения.
Отношение же Юрьева со товарищи к христианству остро напомнило мне рассуждения персонажа из “Quo vadis” Г.Сенкевича. “Чем это я ей не нравлюсь, этой девушке? Ну, поклоняется она какому-то Христу. Я нешто против? У меня дома богов полным-полно, что мне, жалко для еще одного алтарь соорудить, в уголке где-нибудь?”
У меня мировоззрение иное, грешна, горда, «знаю как надо». И я против пропаганды заманчивых моделей обустройства, в которых «религия западных варваров» (если честно, речь-то об этом) вытесняется с русских земель в пользу религий и этических учений «восточных просвещенных людей». Я, конечно, никому не могу запретить так писать, но уж безусловно имею право дать этому свою личную оценку.
Есть и еще один момент, где я, о ужас, «знаю, как надо». Я убеждена, что историю моего народа нельзя переписывать, а ценность его культурного достояния нельзя агрессивно отрицать, в том числе – через массовую культуру, являющуюся мощнейшим инструментом воздействия на умы. В условиях, когда национальная самоидентификация ослаблена, а жизнь ставит множество сложнейших задач, я также считаю веселые картинки об управлении Россией из-за рубежа (неважно, с Запада или с Востока) для моего народа не полезными.
Или Дмитрий Юрьев будет возражать, что через массовую культуру можно весьма успешно влиять на умы? Эта мысль для Дмитрия Юрьева нова, или же он давно над нею размышлял и сумел убедительно опровергнуть? Тогда мы с интересом ждем, это будет социологическая сенсация.
Собственно, во всех остальных моментах, кроме двух приведенных, я могу ошибаться и, безусловно, часто ошибаюсь. Так что портрет моей гордыни мы обрисовали в полноте. Не мне судить, mes amis, столь ли она ужасна, как это пытаются представить мои оппоненты.
Что добавить? Я, конечно, не тульский пряник. Но и не та кровожадная маньячка, над образом которой столь усердно потрудился мой доброжелатель. Я не провожу своих дней в злобе на магометан, я довольно редко «кричу» и, хотя ИГ и прочая злоба дня меня не могут не тревожить, «Мечеть» не единственная моя книга, о чем опять же «позабыл» Дмитрий Юрьев, подробно поведавший о многогранности Рыбакова. Я автор ряда книг, выдержавших многочисленные переиздания. И во всех этих книгах я пишу не о том, что мне ненавистно, но о том, что мною бесконечно любимо. Но бывают иногда случаи, когда принципы понуждают отставить приятные занятия и говорить жестко, сурово, невзирая на лица. Как в случае с «Евразийской симфонией» «Хольма Ван Зайчика».
