Представляя себе обобщенно-карикатурный образ политика, большинство из нас, как правило, рисуют в своем воображении портрет мудрого в своей хитрости, лукавого в своей правде, принципиального в своей морали человека, наделенного властью. А если добавить, что политик этот из Великобритании, образ и вовсе приобретет некие демонические черты, ведь еще доктор Геббельс писал о том, что «англичане во всем мире известны отсутствием совести в политике»[1].
Если же мы будем представлять себе обобщенно-карикатурный образ джентльмена, перед нашим воображением предстанет мужчина в строгой визитке, с тростью, безупречными манерами, утонченным чувством юмора и благородством, находящим отражение не только в его облике, но и, самое главное, во всех его поступках и помыслах. Сам этот термин – «джентльмен» – подарила нам все та же Великобритания, а точнее Британская Империя, равно как и тех политиков, о которых писал рейхсминистр пропаганды.
Понятие «джентльмен» складывалось ближе к концу XIX-го века, тогда же, когда и формировалось такое понятие, как «британский консерватизм», в том понимании, в каком оно превалировало в первой половине прошлого столетия. И одну из главнейших ролей в его формировании сыграл Джозеф Чемберлен, человек, который до периода своей биографии, о котором будет сказано ниже, «разорвал шаблоны» тогдашнему консервативному обществу.
Во-первых, в Парламент он прошел, не имея ни оксбриджского образования, ни титула, ни принадлежности к социальной элите, он был всего-навсего бизнесменом[2]. Для парламентариев – аристократов и богатейших представителей знати – Британии 1870-х гг. видеть с собой на одной скамье «простолюдина» было даже в некоторой степени унизительно.
Во-вторых, в начале своей политической карьеры Джозеф Чемберлен говорил даже о возможном становлении республики[3]. Удивительно, но радикальный либерал к концу XIX-го века под влиянием множества факторов, на которых мы не будем теперь останавливаться подробно, преобразился в одного из ярчайших представителей консервативной политики и стал выдающимся деятелем Британской империи.
В ноябре 1895-го года «наш Джо», как его уже стали называть и пресса, и избиратели, выдвинул тезис, который ныне прочно ассоциируется с политикой Британии тех времен: «Во-первых, я верю в Британскую империю, во-вторых, я верю в британскую расу. Я верю что британцы – величайшая из имперских рас, какие когда-нибудь знавал мир»[4]. Пусть читателей не смущает «расовый» подход, он вообще был свойственен многим умам конца XIX-го столетия.
Тем не менее, именно в таком, или почти таком, подходе заключается отличительная черта британской консервативной мысли того периода. И тори, и виги, и даже позже лейбористы – всегда стояли на позициях империализма. Империализма не в классическом ленинском миропонимании, но в понимании сохранения целостности Империи и, по возможности, ее лидирующего положения.
Кажется, две плоскости – джентльменство и политика – абсолютно параллельны и не пересекаются хотя бы просто потому, что оставаясь джентльменом, невозможно сделать политической карьеры, которая так или иначе предполагает и конкуренцию на выборах, и последующую конкуренцию в Парламенте, а после и в Кабинете, если удастся пройти начальные уровни. А уж имея перед собой такие великие цели, как процветание могущественнейшей Империи, даже добившись власти, не запятнать себя сложно.
Однако парадокс британской политики первой половины XX-го века еще и в том, что для многих выдающихся деятелей, вошедших в историю, как величайшие британцы тысячелетия (Уинстон Черчилль), триумфальные победители Первой мировой войны[5] (Дэвид Ллойд-Джордж), лучшие премьер-министры столетия (Клемент Эттли) и многие другие, интересы Британской империи были на втором месте. На первом же месте перед ними стояли интересы их собственные.
Ради этих интересов подавляющее большинство ныне знаменитых, увековеченных многочисленными памятниками, прославленных государственных деятелей, действительно, иной раз забывало о том, что они не только джентльмены, но и просто люди. И если интерес к власти, получению ее любой ценой, еще можно объяснить с психологической точки зрения, то иные из мотивов и стремлений логически осмыслить нельзя.
Для того чтобы понять как могли поступать британские политические деятели и чем они руководствовались, приведу один небольшой пример. Депутат Палаты Общин Леопольд Эмери, сегодня практически забытый, но, тем не менее, сыгравший в истории Великобритании свою роль[6], в разгар очередного витка обсуждения наболевшего индийского вопроса в 1934-ом году ловко и продуманно подставил в Парламенте словесную «подножку» Уинстону Черчиллю, отчего авторитет того был окончательно растоптан.
Чтобы не утомлять читателей предысториями и индийского вопроса, и положения дел в консервативной партии на тот момент, к которой принадлежали и Эмери, и Черчилль, скажу лишь, что эта «подножка» стоила последнему партийного лидерства, и Уинстон Черчилль на пять лет был отодвинут на заднюю скамью Палаты Общин. Эмери же, фактически и отодвинувший его, в своих мемуарах запишет следующее: «Теперь я отплатил Черчиллю сторицей за то, что он сделал по отношению ко мне в 1889 году в “Дюкере”»[7]. Речь идет о том, что оба парламентария обучались в одно время в школе Харроу, где юный Черчилль однажды ногой столкнул юного Эмери в бассейн, который носил название «Дюкер». И подобных примеров поступков даже самых виднейших политических деятелей Британской империи более чем достаточно.
Можно вспомнить, и как тот же Ллойд-Джордж, руководствуясь внешним впечатлением, с первого взгляда воспылал неприязнью к главе Национальной Службы. Неприязнь была настолько сильна, что премьер-министр даже отказался контактировать с ним, тем самым фактически саботировав работу такой необходимой организации в последние военные годы[8]. Конечно, это яркий, но не самый значительный эпизод на фоне всего образа премьера-победителя Первой мировой, который торговал титулами, а также был замешан в череде бесконечных коррупционных и любовных скандалов.
Можно вспомнить, как руководствуясь такой же личной неприязнью, Эттли систематически отказывался войти в коалиционное правительство, несмотря на поступающие с завидной регулярностью предложения об этом[9].
В конце концов, можно вспомнить, как из-за внезапно возникшей боли в желудке, лорд Галифакс отказался стать премьер-министром, приняв болезнь за дурное предзнаменование[10]. О «святой лисице» вообще можно вспомнить очень много такого, что подтвердит не только слова доктора Геббельса, но и Ульянова-Ленина о побитом английскими империалистам рекорде по утонченности своего отвратительного лицемерия[11].
Но все эти примеры лишь повторяют мысль о том, что в политике, особенно, на родине джентльменов, места благородству, кажется, не было вовсе, и это также можно считать одним из столпов истинно британского консерватизма. Однако у каждого правила существуют исключения. И такие исключения в Британской империи были.
Формулой «у Англии нет постоянных союзников, вечны только ее интересы»[12] руководствовались многие ведущие политики первой половины XX-го века, однако, под «Англией», в основном, понимали себя. Еще знаменитый Бенджамин Дизраэли в свое время задавался меланхоличным вопросом: «Существует ли дружба в августе?»[13] – имея ввиду приедут ли в Парламент поддержать его, как главу Кабинета, друзья-депутаты. Тем не менее, примеры настоящей дружбы и преданности, – таких, кажется, невероятных в политике явлений, – существовали.
В прошлом материале вскользь был упомянут сэр Хорас Уилсон, а между тем этот тихий неброский клерк заслуживает большего внимания. В эпоху Болдуина-Чемберлена, Уилсон, занимавший официально скромный пост индустриального советника, обладал властью, несравнимой с властью любого члена Кабинета, кроме его главы[14]. Имея неограниченные возможности, в том числе и к обогащению, этот человек ни разу не позволил себе использовать это в личных целях.
Тогда, как более именитые и известные люди, обладающие и без того приличными состояниями, не гнушались их увеличить. Уилсон был одним из немногих, кто в сентябре 1938-го года, сопровождал премьера Чемберлена на переговоры с Гитлером, и 26-го сентября даже отправился к фюреру один, тогда как ни министр иностранных дел, ни другие дипломаты не принимали деятельного участия в урегулировании чехословацкого кризиса.
После падения Чемберлена в мае 1940-го года, Уилсон остался верен своему премьеру, за что победившая сторона во главе с Уинстоном Черчиллем просто-напросто вышвырнула его за дверь, пообещав, что если он еще раз сунет свой нос в политику, отправится губернатором в Гренландию. Так отплатили этому человеку за то, что он посмел быть джентльменом, не предал своего хозяина, не нагрел руки и думал об интересах Империи. Умер сэр Хорас Уилсон спустя с лишним тридцать лет, в его завещании значится цифра в восемь тысяч фунтов[15], тогда как, для сравнения, в завещании лорда Галифакса цифра стремится к восьми миллионам.
Май 1940-го года вообще стал прекрасной лакмусовой бумажкой для всей политической элиты того времени. Спровоцированный военными «ошибками»[16] первого лорда Адмиралтейства Черчилля правительственный кризис сорвал маски со всех членов Военного Кабинета, а также подарил возможность давним врагам вдоволь насладиться падением «джентльмена с зонтиком». А Невилл Чемберлен был едва ли не единственным из лидеров Британской империи XX-го века, который, действительно, достоин называться джентльменом.
На фоне коллег, предшественников и приемников, моральные качества этого человека находятся даже не на один, а на несколько порядков выше. Рискуя получить обвинения в предвзятости, коротко приведу некоторые факты. Несмотря на личные симпатии или антипатии, Чемберлен никогда не отказывался работать в коалиционных правительствах[17]. Десять лет он знал, что ему уготована роль приемника Стэнли Болдуина и мог легко ускорить события, чтобы заполучить власть, но руководствуясь дружбой и субординацией перед партийным лидером, Чемберлен смиренно выжидал все это время[18]. Более того, он выполнял едва ли ни всю работу Кабинета, что даже Черчилль называл его «рабочей лошадью»[19].
О стремлении премьер-министра сохранить мир уже говорилось. Но даже начав вынужденную войну, все, чему подчинял мысли Чемберлен, было «избежать кровавых побоищ»[20]. Взяв на себя «решающую ответственность» за чужие ошибки, расплатившись за это сполна скандальной отставкой, предательством тех, кого он считал друзьями, и, будучи уже серьезно больным, Невилл Чемберлен оставался в правительстве, чтобы работать на благо Империи.
И даже когда он уже физически не мог выполнять своих обязанностей, титулу, который ему предлагал Его Величество Георг VI, он предпочел право просматривать государственные бумаги[21]. Чем ему отплатила Империя за преданную многолетнюю службу – известно.
Были еще немногие в Британии первой половины XX-го столетия, кто сохранял джентльменские качества. Был и сэр Самуэл Хор, единственный из Кабинета в мае 40-го поддержавший Чемберлена, и, естественно, расплатившийся за это своим положением.
Был и смертельно больной посол Гендерсон, который кашлял кровью в Берлине, но не оставлял миссии, пытаясь сделать все для разрешения конфликта. Был и сэр Джон Саймон, чей разум сравнивали с новеньким двигателем роллс-ройса, и который принимал деятельное участие в разрешении индийского вопроса, а также финансового кризиса. Но большинство из этих немногих джентльменов либо проклято, либо предано забвению стараниями тех, кто не стремился проявлять свое благородство ни по отношению к своим товарищам, ни по отношению к собственной стране.
Пожалуй, политикам чаще других доводится принимать решение – оставаться ли джентльменом или все же наплевать на этот анахронизм. И решение их куда ответственнее, чем подобное решение обывателей, и цена этого решения куда выше. Сегодня те, кто выбирали первое, мертвы. Мертвы и те, кто выбирал второе. Мертва и Британская империя. Тем не менее, эти примеры могут заставить и каждого из нас задуматься о своем пути, ведь человек – это не свойства характера, а сделанный им выбор.
[1] Goebbels J. “Die abgehackten Kinderhande”, Munich, 1941, p. 181.
[2] Amery J., Garvin J.L. “The life of Joseph Chamberlain”, L., 1969.
[3] Petrie Ch. “Joseph Chamberlain”, L., 1940, p. 20.
[4] Petrie Ch. “Joseph Chamberlain”, L., 1940, p. 61.
[5] Morgan K. First Earl Lloyd-George of Dwyfor. Oxford, 2004.
[6] Девлин М. Ангелы из Англии. М., 2014, с. 43.
[7] Amery L. My Political Life. L., 1955, p. 333.
[8] Taylor A.J.P. English History 1914-1945. Oxford, 1965, p. 79.
[9] D.Howell, “Attlee”, London, 2006
[10] The Earl of Birkenhead, “Halifax“, London, 1965
[11] В.И. Ленин, “Письмо к американским рабочим”, Полн. собр. соч., 5 изд., т. 28, М., 1970 – стр. 46
[12] J. Ridley, “Lord Palmerston”, London, 1970
[13] “The letters of Disraeli to lady Bradford and lady Chesterfield”, v. 1, London, 1929 – p. 267
[14] Lord Woolton, “Memoirs”, London, 1959 – p. 140
[15] R.Lowe, “Sir Horace Wilson”, Oxford, 2004
[16] A.Taylor, “The Second World War”, NY, 1975 – p. 406
[17] I. Macleod, “Neville Chamberlain”, London, 1962
[18] K. Feiling, “Life of Neville Chamberlain”, London, 1970 – p. 172
[19] D. Dutton, “Neville Chamberlain”, London, 2001 – p. 18
[20] L.Amery, “My Political Life”, London, 1955 – p. 586
[21] Hansard Parliamentary Debates, vol. 365, 1940, col. 1619
