I
Ровно год назад, 21 ноября 2013 года, я пришёл на Площадь Независимости (Майдан) в Киеве. Я должен был встретиться с одним человеком, передать через него книгу. Им оказался юноша с взором горящим. Он теребил украинский флажок и пламенно рассказывал, «для чего на Майдане собрались все эти люди». Зазывал и меня. Людей было немного – человек сто, может быть, двести. Они вышли требовать вступления Украины в Европу, недовольные отказом Виктора Януковича подписывать соответствующее соглашение.
С каждым днём людей становилось больше. К студентам, грезящим о Европе, присоединились участники акции «Юле – волю!»; они стояли рядом, на Хрещатике, требуя освободить Тимошенко. На Майдан стянулись её поклонники с зажжёнными свечами и портретами Юли, которые они держали, точно иконки, и действо стало напоминать то ли сектантский сбор, то ли арт-терапевтический флэш-моб. Люди водили хороводы, жгли свечи, обменивались книгами, исполняли песни. Периодически в толпе возникали агитаторы и задвигали антиправительственные, проевропейские лозунги…
Есть мнение, что если бы этот первый сбор никто не трогал, то протест захлебнулся. Возможно, но лишь с позиции отсрочки неизбежного. Слишком конфликтной стала на тот момент национальная ситуация в Украине.
Разделение на условные Восток и Запад, действительно, было. Разные – культурно, генетически, политически, лингвистически – люди сосуществовали в одной стране. Где-то маршировали с портретами Бандеры и Шухевича, славя ОУН-УПА, а где-то упивались лозунгами «Крым – Черноморский флот – Россия».
Впрочем, так живут многие интернациональные страны. Главное здесь – найти скрепляющие факторы. Вроде адекватной экономики, здравой внутренней политики или сильной власти.
Ничего этого в Украине не оказалось. Страна испытывала чудовищный кризис политических элит, где выбирать было элементарно не из кого. Украинцы голосовали не за людей, а за прожекты, конкурирующие друг с другом в вопросах языка и ориентации, прозападной или пророссийской.
Собственно, и сама страна зависела от Запада и России: экономически, политически, но, прежде всего, ментально. Продолжая существовать в формате феодально-вассальных отношений, Украина так и не выработала собственной национальной идеи. Желаемый результат, где украинцы представлялись величайшим древним народом, разительно отличался от фактической истории и текущих реалий.
Пустоту решили заполнить отрицанием. «Украина – не Россия» – сформулировал президент Кучма, чтобы затем от противопоставления перейти к уничижению внешнего врага, повинного во всех украинских бедах. Идея русофобии, распыляемая, прежде всего, среди молодого поколения, выполнила свою задачу. Она задрапировала отсутствие работы, образования, медицины, социальной защищённости и других атрибутов крепкого общества.
Олигархи растаскивали государство, история спешно переписывалась, а медиа превратились в передатчик второсортных западных ценностей и русофобских установок. Произошёл перекос, и в государстве как в едином организме сучилась дестабилизация всей системы.
Есть достаточно общеизвестных примеров – от улицы Дудаева до сжигания русских книг – русофобии в Украине, но лучше всего действия киевской власти характеризуют школьные учебники. Спешно переписываемые они противоречили и тем, что были ранее, и самим себе, но вот великие герои-бандеровцы и кровожадные русские оккупанты в них с определённого времени стали неизменны. И то поколение молодых людей, что скачут сегодня с криками «москаляку на гиляку», называют русский язык «собачьей мовой» и верят во всё плохое, что делала и делает для них Россия – это, в первую очередь, следствие и отражение программы образования, созданной в независимой Украине.
Добавьте сюда тотальную безработицу, нищету, эпидемии, криминал – и контекст условий, в которых формировалась украинская идентичность, станет ясен.
Безусловно, это происходило не только лишь в Украине. Подобной чумой заболели все постсоветские республики. Там фактически разрешили геноцид русских людей. Собственно, об этом в своём «Дневнике писателя» пророчествовал Фёдор Достоевский: «Не будет у России, и никогда ещё не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными!».
Киеву удавалось избегать по-настоящему большой крови, но страна застыла в ожидании беды, и любая искра, вспышка с лёгкостью могли перерасти в пламя. Политики же вместо соблюдения норм безопасности подтаскивали к будущему костру хворост истории.
В такой обстановке Евромайдан стал идеальной возможностью окончательно оторвать Украину от России. И в ночь с 29 на 30 ноября произошло событие, трансформировавшее студенческий протест в стихийный народный бунт. Некто отдал приказ о разгоне демонстрации.
В том, как он осуществлялся, много странного, и, прежде всего, то, что это была лишь имитация разгона, чудовищная по своей жестокости. Люди в форме действовали либо непрофессионально, либо сознательно неправильно. На камеры они избили людей, часть из которых затем укрылась в стенах Михайловского собора.
Я помню то раннее утро, ещё ночь, 30 ноября, когда новостные ленты одно за другим пуляли события Евромайдана, и возмущённые, бунтующие люди начинали подтягиваться к Михайловскому собору. Тогда я одним из первых – а, может, и самым первым в России – написал о том, что значит эта ночь украинской крови, использовав, в общем-то, банальную, но предельно точную дефиницию – «начало конца».
Такова предыстория. И в деле Евромайдана она крайне важна.
II
СБУ заявило, что 90% материалов по делу Евромайдана уничтожено и не подлежит восстановлению. Это, безусловно, логично, потому что правду – в данном вопросе особенно – обнажать никто не захочет. Все повязаны общей кровью.
Но то, что Евромайдан не был стихийным явлением, поддерживаемым исключительно за счёт энтузиазма участников, очевидно. Те, кто присутствовал там в качестве наблюдателей, видели, насколько чётко всё было организовано, от подвоза воды до шоу-программы на сцене.
О «цветных революциях», технологиях Шарпа и тому подобных вещах говорилось много. И ещё скажется. Хождения троицы лидеров Евромайдана на поклон к Нуланд и Эштон, консультации «Правого сектора» в американском посольстве, участие посла Пайетта в координации работы ударных групп, финансирование западными фондами «свободных, честных СМИ» – всё это общеизвестно. Интереснее психологическая составляющая Евромайдана.
В 1971 году американский социальный психолог Фил Зимбардо провёл знаменитый Стэнфордский эксперимент. Суть его заключалась в том, что из обычных людей набирали участников, которые должны были исполнять роль надзирателей и заключённых в импровизированной тюрьме, устроенной на базе кафедры психологии. Эксперимент закрыли на шестой день: охранники, питаемые садистскими эмоциями, слишком вжились в роль, устраивая пытки и издевательства, а заключённые впали в отчаяние, депрессию и безнадёжность.
Но и за столь короткий срок Стэнфордский эксперимент продемонстрировал, насколько люди могут быть восприимчивы и покорны, а факторы коллективного внушения могут быть сильнее личностного потенциала; совершать преступления становится легко, если есть оправдательная «высшая» идеология.
Подробно эксперимент описан в книге Зимбрадо «Эффект Люцифера», на русском языке изданной «Альпиной нон-фикшн» в прошлом году. Подзаголовок её звучит так: «Почему хорошие люди превращаются в злодеев». Верная постановка вопроса.
Если Стэнфордский эксперимент проходил в одном здании и коснулся 24 человек, то проект «Евромайдан» осуществили в масштабах целой страны и с целым народом. Но этапы, мотивация двух данных явлений удивительно схожи. То, что началось как мирное противостояние, полное благородных порывов и справедливых истин превратилось в адское месиво, нивелирующее само понятие человеческого достоинства и жизни.
Евромайдан стал лакмусом каждого человеческого сердца, через которое, как писал Солженицын, проходит линия разделения добра и зла. Мыслители Средневековья называли это борьбой caritas и cupiditas. Когда побеждает второе («грех Люцифера», по терминологии Данте), то отвергается милосердие, сострадание, появляется однозначность суждений, а мерилом становится не истина и закон, а сам выносящий приговор.
Подобное случится на Площади Независимости позже, но сначала будет общность и единение интересов, искреннее желание переформатировать оскудевшую на блага реальность. В том, чего изначально желали люди Евромайдана, не было ничего пагубного, угрожающего для вечных, системообразующих ценностей. Их требования, манифесты можно было оспорить политически, но они не противоречили базисным принципам бытия.
Потому утверждение о том, что Евромайдан с первого своего дня напоминал инфернальное действо, ложно. Люди не пришли туда злодеями, но многие из них ими там стали. Зло зарождалось и вызревало. Оно искало и создавало подходящие обстоятельства, при которых на преступление мог пойти каждый. Достаточно было лишь найти оправдание. Позже это заочное алиби позволит заживо жечь людей в Одессе, трамбовать их танками в Мариуполе.
Произошла мутация тех, кто стоял на Евромайдане. Если мы посмотрим на их первые записи, то они будут декларировать исключительно мирный протест. Но позже «мирный протест» трансформируется в «жечь и убивать тех, кто мешает революции». Интеллигентные люди – банальность зла, по Ханне Арендт – вдруг превратятся в прирождённых убийц.
«Всё начинается, – пишет доктор Зимбардо, – со стереотипных представлений о «другом», с дегуманизированного образа «другого», как никчёмного или как всесильного, демонического, абстрактного монстра, несущего тотальную угрозу нашим самым дорогим ценностям и убеждениям».
На роль «другого», на роль монстра в Украине была избрана Россия. Избрание это произошло не после аннексии Крыма и не на самом Евромайдане, являющем собой один большой музей ненависти к Путину, который, похоже, присутствовал там везде, от плакатов и карикатур до сердец и душ, а с первого дня украинской независимости.
Когда действо же переместилось на Площадь Независимости, важным было, сохраняя личностную ответственность, индивидуально противостоять злу. Но «человек может забыть о собственной человечности ради бессмысленной идеологии, выполняя и перевыполняя приказы харизматичных лидеров». В момент, когда люди Евромайдана не возразили, а молча или радостно приняли воинственные русофобские манифесты, звучащие со сцены, тогда исход противостояния – в стране, мире, а, главное, в душах – был предрешён. Остальное, что называется, было делом техники: и западные инструкторы уличных боёв, и нужная порция агрессии, и первые крещенские штурмы.
Очень быстро безоружный «Беркут» превратился в адептов зла, мешавших прорваться к райским вратам. Они стали не людьми, а обезличенными солдатами Империи зла. Позже таким образом дегуманизируют, нацепив ярлыки ватников и колорадов, всех врагов новой постевромайдановской нации. Ведь уничтожать абстрактные существа легче, чем реальных людей.
Пролитие же крови сакрально. С него – с негативным или позитивным зарядом – начинается освящение места. Майдан, терзаемый то одним, то другим протестным событием (вроде «Оранжевой революции» 2004 года), изначально питал собравшихся флюидами агрессии и ненависти. Они усилились, когда в Крещение 2014 года были закланы первые жертвы.
Тогда Майдан начал функционировать как живой дьявольский организм, тем самым окончательно подминая под себя волю присутствующих. Их слова, действия больше не являлись самостоятельными. Система перемолола, подчинила себе человека.
И все эти маски, каски, балаклавы, скрывающие лица – не только элементарная безопасность, но и стирание личной истории, анонимность как базовое условие агрессивно эгоистического, низменного поведения. Экипировавшись, вооружившись, боец Евромайдана переставал быть прежним человеком, а входил в сообщество избранных, где есть восторг от возможности чувствовать себя выше и лучше других людей, выполняя почти мессианскую задачу. Некая высшая идея, облагородив, превратила бывших футбольных хулиганов, уличных гопников в спасителей Украины. Дивная метаморфоза, не правда ли?
Но чтобы Евромайдан не оказался только лишь пеклом, где закаляется жовто-блакитная сталь, зрелища там стали ещё плотнее, ещё ярче. Музыкантов сменяли поэты, тех – священнослужители, благословляющие на убийство неверных, а политиканы щедро метали в толпу гроздья гнева. Зритель не успевал выйти из состояния транса.
И крематории, и захваты, и погромы, и убийства, и стрельба – всё это как бы тоже было во имя. Да, убийство старухи-процентщицы без идеи великого мастера становится лишь очередным жутковатым эпизодом криминальной хроники. Но в Евромайдане не было даже высшей конструктивной идеи. Она была изначально построена на отрицании, ненависти, подражании. Так Люцифер изображает обезьяну Бога. И дальнейшие события в Украине, неприятие идеи Евромайдана десятком миллионов людей, это подтвердили.
Альберто Мора, изучая чудовищные преступления против прав человека в американских тюрьмах Абу-Грейб и Гуантанамо, писал: «Если жестокость больше не является незаконной, а, напротив, превращается в элемент политики, это изменяет фундаментальное отношение человека к государству. Это разрушает само понятие прав личности. Если вы делаете исключение для некоторых людей, то рушится вся Конституция».
В данном контексте Евромайдан стал лишь частью бикфордова шнура, подводящего к взрывчатке, заложенной под фундамент Украины. Он спровоцировал волну протестов по всей стране, и люди, по сути, задались одним вопросом: «Почему им можно, а нам нельзя? Почему их правда лучше нашей правды?» «Если закона нет, то всё дозволено» – с таким сознанием жили украинцы после Евромайдана.
Их новый дивный мир, которого они так алкали, оказался таким же уродливым и тоталитарным, как и старый. Только теперь он звучал «Градами» и смердел трупной вонью. Князь мира начал брать то, что ему причиталось. Зло породило ещё большее зло. Но люди не окстились. Наоборот, они ещё активнее продолжили искать врагов, ненавидеть и оправдывать любое преступление сомнительной идеологией. Дьявольская чума перекинулась на другие страны.
Сегодня так много жертв, но так мало героев, совершающих поступки добровольно, во имя другого человека, рискуя жизнью, признающих ошибки и готовых использовать внешний мир не только в собственных интересах. Человек сам есть жертва, правда, думающая, что он может приказывать палачу.
«Не будь безумен, ибо зачем тебе умирать не в своё время?» – сказано в Книге Екклесиаста. Русско-украинский мир, действительно, стал безумен. Его видоизменили посредством гигантского психологического эксперимента. И он обречён.
Его нельзя реанимировать политически, социально, экономически, ибо сотрясены базовые ценности, сама структура человеческого Я, и от того работа по спасению должна начинаться с истоков, back to basics, лежать в области психологического, глубинного, подсознательного. Только тогда можно отыскать выход, идя путём личной борьбы с условным Люцифером, ища его в себе, выдавливая по капле, словно того раба, о котором писал Чехов. Оправдания, ненависть, обвинения другого сегодня бесполезны как никогда. Общая вина уничтожает всех. И выход из неё – путь к созиданию, взвешенности; путь глубоко личностный и вместе с тем коллективный.
