РI: Русская Idea продолжает публикацию материалов третьего круглого стола из цикла мероприятий нашего сайта и фонда ИСЭПИ, посвященных 1917 году. Тема круглого стола — «Иностранный след в Февральской революции?». Ниже публикуется выступление директора Института российской истории РАН, доктора исторических наук Юрия Петрова. Юрий Александрович делает обзор основных мифов, существующих в общественном сознании о различных вариациях «иностранного следа» (британского, американского, германского), и рассказывает о найденных им в немецких архивах документах.
***
Свое выступление я начну, пожалуй, с Джорджа Бьюкенена. В свое время в отделе рукописей Ноттингемского университета я работал с архивом Бьюкенена. Это личный архив, в большей степени это даже архив его дочери Мэрил. В этом архиве нет дипломатических документов, но есть семейная переписка и, что особенно важно, есть авторизованные рукописи его книжки “My mission in Russia”. Я внимательно смотрел рукопись на предмет того, что её автор вычеркнул из текста перед печатью. И практически ничего не нашел. Никаких «происков», «заигрываний», «прощупываний». Конечно, Бьюкенену была нужна информация о том, что происходит и что произойдет в России. Конечно, он хотел получать её из разных источников, поэтому контактировал со всеми, собирал информацию и отправлял в Foreign Office.
В общем, говорить о «британском следе» в русской революции смысла не имеет. Революция произошла по внутренним причинам.
Вторая тема, которая сейчас везде звучит – тема заговоров. Причем нередко можно услышать, что заговоры имели целью произвести революцию.
Как я всегда знал, да и до сих пор в этом не разубедился – заговоры эти были крайне ничтожны в организационном отношении, дальше разговоров дело не пошло. Конечно, разговоры велись, но о чем? О том, что император слаб, династия под угрозой, да и монархия тоже. Что с этим надо что-то делать. Идеи были разные. Известен вариант Василия Маклакова, который задал в своей известной статье вопрос: что делать, если едешь по горной дороге в машине, которой управляет безумец? Пытаться вырвать у него руль? Но тогда машина улетит в пропасть. Не лучше ли дождаться, пока автомобиль спустится в долину, и уже там во всем разбираться? В данном случае имелось в виду – дождаться окончания войны. Поэтому абсолютно невозможно утверждать, что думцы подзуживали революцию.
Вообще тема заговоров наводит тень на плетень.
Кроме того, есть сюжет со Львом Троцким. Американский след. Эта тема несколько смехотворна. От дилетантов можно услышать, что Троцкий привез с собой в Россию 10 тысяч долларов, которые ему якобы дал американский банкир, бывший в родственных отношениях с родственником Троцкого Абрамом Животовским. Не вижу смысла обсуждать это в академической плоскости.
Гораздо интереснее для дискуссии серьезные работы Николая Смирнова. Я как-то слушал его доклад о материалах французской “Surete” – тайной полиции – по поводу вывоза Владимира Ленина из Швейцарии в апреле 1917-го года. Оказывается, французы были хорошо осведомлены, вплоть до списка отъезжающих. У них была своя агентура. Вообще по линии тайной агентуры французы были неплохо осведомлены, что происходит и чего нужно ожидать. Поэтому мне кажется сомнительным тезис Александра Вершинина, что французам с какого-то момента было всё равно, что они списали Россию со счетов. Во всяком случае, информирование у них было поставлено неплохо.
Далее я хотел бы остановиться на теме “германского следа”. Мы как-то забыли о военном противнике. А тема сепаратного мира – это очень важная вещь. В ней так много было намешано шпиономании, психоза, слухов. Конечно же, никто не знал всех германских материалов, которые хранятся сегодня в Политическом архиве. В свое время я с ними работал и убедился, что трехтомник по теме сепаратного мира, который издали французы, вполне закрывает эту проблему. Действительно, до февраля 1917 года, не говоря уже о более позднем периоде, у царского правительства никаких соприкосновений, “прощупываний” с немцами не было.
Конечно же, британцы могли этого не знать. Хотя Николай практически уверен, что он чист перед ними, что он злых помыслов не имеет. Интересна в этом контексте знаменитая встреча Александра Протопопова и Макса Варбурга в августе 1916 года в Стокгольме. Я смотрел материалы Политического архива Германии об этой встрече. Сколько было намешано слухов вокруг этого! Сколько было тем же Павлом Милюковым вылито яда и сарказма! Сколько было подозрений в том, что Протопопов, царский министр, встречается с врагом. На самом деле, оказалось, что эта встреча была неожиданностью и для самих ее участников. Протопопов по дороге в Лондон остановился в Стокгольме и высказал пожелание поговорить с кем-либо из германских сфер. С официальными лицами, скажем, с кем-то из консульства Германии в Стокгольме, встреча была, естественно, невозможна. Тогда немцы предложили банкира Варбурга, который не был политиком, но согласился на встречу.
Причем изначально даже не он должен был встречаться, а довольно известный банкир Генрих Бокельман, который до Первой Мировой войны возглавлял банк в Москве, был немецким подданным и потому был арестован после начала войны, как человек, не достигший 45-летия, то есть призывного возраста. Бокельман был сослан под Вятку, оттуда бежал и через Финляндию уехал в Стокгольм, где создал некое информационное бюро, о котором мало что известно.
Факт в том, что все, кто уезжал из Петрограда на запад через Стокгольм, встречались с Бокельманом, который таким образом собирал информацию и посылал её в Берлин. Все его донесения сохранились. Он описывает настроения умов, слухи, предположения – всю ту рефлексию.
Его донесения показывают, что немцы были неплохо осведомлены о настроениях даже при дворе Николая II, не говоря уже о настроениях в деловых или думских кругах. Разумеется, Германия стремилась использовать эту информацию в своих пропагандистских целях. Есть донесения Бокельмана и о деньгах, которые переводились Ульянову-Ленину – уже после февраля 1917 года. Так что канал Александра Парвуса был отнюдь не единственным, а, может быть, даже и не главным.
В этих же донесениях есть сведения о проекте журналиста, авантюриста Иосифа Колышко. Во время Первой Мировой он оказался в Германии, его там арестовали, но потом освободили, видимо, заручившись согласием на сотрудничество. Он фактически был агентом Германии и после Февраля с одобрения правительства был командирован в Россию. Эти документы лежат в немецких архивах. Когда я с ними работал, они хранились в Бонне, сейчас находятся в Берлине.
Так вот, Колышко был командирован в Петроград, чтобы там основать газету, которая бы агитировала за выход России из войны. Деньги на это дал концерн Штимеса. Деньги дали, но ничего не вышло, потому что Колышко арестовали практически сразу после его приезда в Петроград. Всё-таки Временное правительство это распознало.
И здесь встает вопрос об эффективности этих денег, о которых мы так много говорим, о которых на западе вышли публикации уже много лет назад. Мне кажется, книга Виталия Ивановича Старцева «Немецкие деньги и русская революция» закрыла эту тему. Деньги были, но какой эффект они имели? К слову сказать, во время Первой Мировой войны Германия потратила в десятки, если не в сотни раз больше, на Румынию и Италию, чем на Россию, с целью удержать их в своем альянсе, не дать им уйти к Антанте. На это было брошено сотни миллионов марок.
Поэтому моё резюме такое. Сама тема денег не так важна. Мы же, в конце концов, не собираемся говорить о моральном облике большевиков. Да и не в этом дело. Вопрос, какую роль эти деньги сыграли и сыграли ли – а это вопрос, изученный пока не до конца.
В Институте российской истории РАН мы сейчас готовим большую книгу под названием “Революция 1917 года: власть, общество, культура”. Там будет большой раздел о международном положении России, об ее отношениях с внешним миром, о различных переговорах до Февраля и после. Я рад, что основная тональность нашей книжки совпадает с сегодняшними докладами.
Как представляется, с “иностранным следом” мы более или менее разобрались, хотя в истории никогда нельзя быть уверенным, что «закрыл» какую-то тему, всегда могут появиться новые свидетельства.
В чем сейчас главная задача в отношении событий 1917 года? Надо отдать должное нашему президенту – он поступил очень мудро, отдав распоряжение Российскому Историческому обществу создать оргкомитет и разработать план мероприятий, а Министерству культуры оказать организационно-техническую поддержку. В этом указе нет никаких тезисов, указаний, трактовок. И это хорошо. В течение этого года мы будем искать если не консенсус в отношении событий 1917 года, то хотя бы подход к ним.
И какой здесь принципиальный, хотя и риторический, вопрос? Что такое Февральская революция? Я не уверен, что мы придем к объяснению её причин, если будем пытаться найти людей, которые стояли за теми событиями. 23 февраля 1917 года никто работницам Путиловских заводов 23 февраля не говорил: “Выходите на улицу, будем делать революцию”. И они пошли делать не революцию. Для меня революция – это как достижение критической массы урана. Физики точно могут подсчитать, после какого грамма урана начнется ядерная реакция, которую нельзя остановить. Мы – не можем. Сможем ли когда-нибудь понять, почему эта крошечная горсть женщин с путиловского завода стала последней каплей? Мы не знаем. И в этом – залог того, что мы будем возвращаться к этой революции ещё неоднократно. Да, прошло 100 лет, написаны тысячи книг, мы можем препарировать революцию чуть ли не по минутам. Но есть какие-то вещи, которые мы до сих пор не можем объяснить. Нужно это понимать и пробовать объяснить. Мы находимся сегодня на важной развилке – куда направить наш мысленный взор. Что мы должны понять в этих революциях?
Мое предложение заключается в том, чтобы смотреть на эти события не как на отдельные события: Февральскую, Октябрьскую революции, Гражданскую войну, а как на Великую Российскую революцию, начавшуюся в феврале 1917 года и закончившуюся в 1922 году.