Рубрики
Статьи

Викторию поверим мы Цымбурским

Для Вадима Леонидовича симбиоз Александра III и Виктории есть попытка скрестить ежа с ужом, ибо при Виктории Англия, при наличии массы революционных предпосылок, сумела бескровно перейти к государству современного типа с массовым обществом, при Александре III, напротив, были заложены бомбы замедленного действия для того взрыва, что сначала смел с престола его сына, а потом залил кровью Россию

РI 17 февраля 2017 года известному филологу, геополитику, философу Вадиму Цымбурскому, ушедшему из жизни в марте 2009 года, исполнилось бы 60 лет. В память об этом замечательном человеке, к творчеству которого наш сайт часто обращался, мы публикуем серию материалов, первым из которых будет статья нашего постоянного автора Станислава Смагина, повествующая о сравнительно малоизвестной работе мыслителя, которая была написана им в 2005 году в полемике с Дмитрием Володихиным.

Речь идет о теме «русского викторианства» как особого культурного стиля, которым могло бы вдохновляться русское патриотическое искусство. Цымбурский считал, что стилистические каноны викторианства не имеют ничего общего с воспеванием быта сословно-монархической России и могли бы представлять, скорее, эстетическую и мировоззренческую альтернативу консерватизму в духе произведений искусства на тему «Какую Россию мы потеряли».

«Русское викторианство» по Цымбурскому могло бы состояться в случае принуждения высшего класса России к внешнему аскетизму и сдерживанию потребительских инстинктов. Вопрос, однако, состоял в том, какой слой населения бы мог принудить высшую элиту к такого рода ограничениям, и на этот вопрос в 2005 году у Цымбурского не находилось ответа. Станислав Смагин предлагает нам свои ответы на эти не решенные покойным мыслителем проблемы.

***

В середине нулевых, а затем  в середине 2010-х годов наше интеллектуальное консервативно-патриотическое сообщество дважды являло городу и миру относительно короткие, но весьма насыщенные смыслами дискуссии и монологи о «русском викторианстве» или «викторианской России». Зачин принадлежал историку и писателю Дмитрию Володихину, чей доклад на соответствующую тему, сделанный в январе 2005 года, позже был опубликован  на сайте АПН.

Дмитрий Володихин
Дмитрий Володихин

Володихин предлагал проект «викторианской России» как синтез эстетики, быта и общественно-политического мироощущения России эпохи Александра III и частично пересекающейся с ней Британии эпохи королевы Виктории, при этом актуальным фундаментом «русского викторианства» должен был стать уже довольно к тому моменту зрелый путинизм с его атмосферой стабильности, постепенно растущей сытостью и некоторыми нотками великодержавности.

Покойный Вадим Цымбурский отреагировал на концепцию развернутой репликой, в чем-то сверх меры жесткой, но уж очень во многом абсолютно справедливой. Возражения Вадима Леонидовича начинались с того, что симбиоз Александра III и Виктории есть попытка скрестить ежа с ужом, ибо при Виктории Англия, при наличии серьезнейшей массы революционных предпосылок, сумела бескровно перейти к государству современного типа с массовым обществом, при Александре же, напротив, были заложены бомбы замедленного действия для того взрыва, что сначала сметет с престола его сына, а потом зальет кровью Россию.

Кроме того, Цымбурский выразил опасения, что русское викторианство не концептуализирует, усилит и разовьет робкие, во многом декоративные и поверхностные достижения предыдущих нескольких лет, а надолго законсервирует глубинную олигархическо-компрадорскую сущность политической системы, не претерпевшую кардинальных изменений с момента ухода Ельцина. Как минимум по второму пункту мне с Вадимом Леонидовичем и сейчас поспорить сложно.

В 2013 году Борис Межуев в книге «Перестройка-2. Опыт повторения» вновь обратился к «русско-викторианской» теме. Впрочем, точнее сказать не к теме, а к термину, ибо смысловое наполнение ему на сей раз вменялось совершенно другое. «Русским викторианцем» был назван Александр Солженицын как представитель  течения, которое сам Межуев любит называть консервативно-демократическим, – интеллигент, оппонирующий власти, и при этом не отрывающий себя от своего народа и опирающийся на его исконные ценности.

978-5-7777-0578-5

Нетрудно заметить, что Володихин и Межуев нарисовали небесспорные, но тем не менее положительные образы русского викторианства, описав, как они его видят и как это должно быть. Цымбурский же более убедительно дал отрицательную или отрицающую, апофатическую картину – чем и почему русское викторианство быть не может и не должно. Парадоксально в этом свете или не очень, но, возвращаясь ранней весной 2017 года, вскоре после 60-летия Цымбурского, к викторианскому разговору, я хочу сообщить, что, по моему мнению, оно должно базироваться именно на творчестве Вадима Леонидовича.

***

Начнем с того, что главная идея Цымбурского – это «остров Россия», а викторианская Британия – это именно остров. Нет, разумеется, и до-, и послевикторианская тоже, и во многом как раз за счет удобного расположения и сложноуязвимости для врагов англичане добились своих выдающихся успехов, но именно при Виктории был особенно силен, ярок и выразителен образ Британии как острова, который ни с кем себя не связывает узами сверх прагматической надобности, который ни для кого не досягаем, но одновременно подмял под себя полмира. То, чем для Британии был Ла-Манш, для России Цымбурского стал «великий Лимитроф».

Далее. Володихин между строк признавал, что сформулированное им викторианство, несмотря на ценностные ориентиры из прошлого и социальные предпосылки из настоящего, в большей степени проектно, чем естественно. О том же в своем отзыве открытым текстом говорил и Цымбурский в своем отзыве.

Но ведь и «Остров Россия» – это проект!

Да, историческая Россия когда-то существовала примерно в тех же границах, что РФ, однако тогда это были границы развития и натиска, на которые вышли и которые продолжат расширяться, а не границы отступления, демаркационная линия величайшей геополитической катастрофы. И предложенное Вадимом  Леонидовичем осмысление этих границ (с некоторыми требующимися корректировками, о коих речь ниже) как блага – именно проект.

Теперь самое интересное. Ведь аутентичное викторианство и Англия в его эпоху – тоже проект, причем масштабом схожий больше с идеями Цымбурского, чем с красивым,  но несколько «оберточным» викторианством Володихина, сосредоточенным на внешней формы без трансформации сути.

Переплетающиеся и дополняющие друг друга викторианская мораль, помянутый Цымбурским относительно спокойный переход к массовому обществу, строительство империи, вызывавшее жаркие многолетние дебаты по поводу его целей, миссии и сути, – это все были дела достаточно проектные.

Более того, сакрализация британской монархии как института полностью оформилась именно при Виктории. Два века, что отделяли начало правления великой королевы Великой Британии от дней кромвелевых, власть английских монархов отнюдь не казалась чем-то необсуждаемо священным, ее богоданность и безальтернативность вызывали сомнения. Способствовала этому и общая политическая атмосфера, и поведение самих королей, которые не только вели разудалый образ жизни, но порой и по-английски плохо разговаривали.

Виктория тоже говорила по-английски с немецким акцентом, но именно при ней монархия оформилась как нечто сакральное, как столп и «скрепа», как то, что в исключительном (Эдуард VIII) случае может сменить персонификатора, но само по себе остаться неизменным краеугольным камнем нации и государственности.

Именно такую цель, переноса популярности и ореола непогрешимости конкретного правителя на олицетворяемый им институт, сейчас, видимо, преследуют отечественные инициаторы закона о криминализации оскорблений президента – с прицелом на будущее. Они не понимают, что для такой сакрализации  юридические нормы нужно подкреплять реальными достижениями, и не одного правителя, а нескольких поколений (в случае с Викторией – ее правление сроком в две трети века вмещало как раз несколько стандартных поколений).

А ведь как раз «Остров Россия» мог бы поспособствовать сакрализации… Нет, не текущей конфигурации власти и ее политической элиты, я как мало кто другой далек от желания сохранить их навечно. Не политической и социально-экономической системы. Не институтов даже – их агрессивной сакрализацией с ощутимым запахом карго-культа и так уже который год занимаются отечественные западники и либералы, причем не каких-то конкретных, существующих или желаемых, а  отвлеченного «культа институтов»; благодаря этим пляскам с бубнами само слово «институты» оказалось скомпрометировано почти так же, как слова «либерализм» и «демократия».

Скорее, речь о сакрализации и консенсусном признании основополагающими нескольких простых идей, вытекающих из еще более простой и великой идеи – «Россия превыше всего».

На этой почве умножение английской королевы Виктории на русского мыслителя Вадима Леонидовича могло бы примирить суровую автаркию «Острова России» с русским мессианством и всемирной отзывчивостью. Внешнеполитическая программа цымбурскианского викторианства выглядела бы примерно так: «У России есть серьезные геополитические амбиции и даже миссия планетарного масштаба, но для ее осуществления нужно сбережение и процветание мессианского субъекта – собственно, России, и ее хозяина, русского народа».

***

Стрелочки от амбициозно-автаркичной России причудливо расползались бы по земному шару, быстро меняя длину, ширину, направление или вовсе уходя на изначальные позиции при угрозе непоправимого ущерба центру расползания, превышающего всякую потенциальную выгоду. Подобную гибкость ни в коем случае нельзя строить по образцу спешного горбачевско-ельцинского бегства из Восточной Европы, Прибалтики и Афганистана и предательства персонально по отношению к Хонеккеру и Наджибулле. Интересы России – превыше всего, а репутация предателя в интересы России никак не входит.

Такая Россия, возможно, смогла бы повторить не совсем уникальный, но близкий к образцовому симбиоз трансконтинентальной империи и национального государства, который существовал в Британии викторианской поры. Да, он существовал по историческим меркам не очень долго, и был, при всей близости к образцу, все равно от него отдален. Его резко критиковали  британские консервативные мыслители: Честертон считал, что в империи и без того задавленный английский простолюдин совсем теряет свое «я», а Карлейль вообще видел идеалом империю, но… Российскую.

Интересно, что очень многие выдающиеся русские умы говорили и до сих пор совсем не беспричинно говорят про Россию то же, что Честертон говорил про Англию, при этом в России сейчас нет ни настоящей империи, ни национального государства. Все это в чем-то парадоксально, но в основном логично.

Сочетание национального государства и имперского начала дело достижимое, но непростое и чреватое тяжкими противоречиями, как непростое дело и само империостроительство, что британского, что русского типа, а зарубежные имперские принципы всегда кажутся критику правильнее и умнее своих.  Тем не менее, именно сложение и творческое переосмысление британского имперского опыта и концепции Цымбурского позволит, на мой взгляд, сделать из России геополитически субъектное государство со своим видением мироустройства, идущее на пользу русскому народу.

Под такую русскую цивилизационную самобытность и такое имперство, как ни относись к данному слову, нужна, конечно, особая развитая эстетика. Эстетическую часть нового русского викторианства-цымбурскианства можно подсмотреть у Володихина, он этому направлению в своих штудиях уделил особое, если не первостепенное внимание. Тут, правда, всплывают шероховатости. Среди прочих черновиков, в которых угадывается лицо будущей русской викторианской культуры, Дмитрий Михайлович двенадцать лет назад называл творчество Бориса Акунина.

Нынешнее акунинское отношение к русской государственности, ее прошлому и будущему известно, увы, досконально. Это не более чем казус, ведь в начале нулевых Акунин многим казался певцом утонченного имперства и патриотизма с либеральным оттенком, к тому же через запятую с ним Володихин перечислил Никиту Михалкова, а патриотизм Никиты Сергеевича за истекший период только окреп и прибавил в искренности. И все же казус сей показателен, и показывает он, что культурный канон викторианства 2.0 нуждается в пересмотре.

Дело тут по большому счету даже не в конкретных личностях, а в самом подходе. Славной истории дореволюционной России, как и России советской, во внимании и почтении отказывать никак нельзя, но на первый план постепенно должны выходить герои современности: двух чеченский кампаний, трехдневной войны августа-2008, Крыма, Донбасса. С учетом того, что на  передовой донбасского фронта можно было увидеть форму и символику казачества и старой русской армии, а в пропаганде и военном творчестве громко звучит тема войн за Святую Русь и параллелей с Великой Отечественной, вопрос о гармоничной преемственности отпадает сам собой.

Но Донбасс важен для России, и возможной «викторианской», и вообще любой, не только как источник культурной героики. Без победного разрешения вопроса Донбасса и, шире, Новороссии у РФ нет будущего ни в геополитическом (о чем предупреждал и  удовлетворенный в остальном российскими границами Цымбурский), ни в историософском и метафизическом, что ли, плане. Можно только еще раз повторить, что репутация предателя не входит в национальные интересы России, тем более что русские люди Донбасса нам очевидно ближе достойнейших Хонеккера и Наджибуллы.

Не нужно путать консерватизм и прагматизм с иудиным грехом.

Еще одна сфера викторианского «острова Россия», которую хотелось бы рассмотреть через призму концепции Володихина, это морально-этические нормы и нравы общества. Согласно Дмитрию Михайловичу, «русско-викторианское общество»  может быть охарактеризовано как «по нравственным идеалам тяготеющее к спокойному благородству, чувству долга, чистоте и эмоциональной сдержанности викторианской эпохи».

«Уют обеспечивает одно важное ощущение: вся страна — одна большая семья. В семье люди ссорятся, бранятся, даже дерутся, но все они друг другу — свои! Это очень важно: чувство свойства со всеми от государя и вельмож до самой простой чади. Этот принцип и должен быть опорным, на нем держится многое другое… Викторианская Россия торжественно-основательна… По приметам повседневности “Викторианская Россия” чуть холодновата. Ее быт лишен застолий, скорее, аккуратен и чист, но не роскошен… Отношения между людьми пронизаны мотивами долга и чести, нравственной чистоты и сдержанности в проявлении чувств» – еще несколько цитат.

Мы видим примерную кальку с британского викторианства, скорректированную, разумеется, русскими особенностями, – и дополненную важнейшей деталью: «вся страна – одна большая семья». В викторианской Британии, совершавшей тяжелый транзит к массовому обществу, страна только шла к принципу «одной большой семьи», и весьма показательна известная фраза Дизраэли: «Богатые и бедные – две нации, между которыми нет ни связи, ни сочувствия, которые так же не знают привычек, мыслей и чувств друг друга, как обитатели разных планет, которые по-разному воспитывают детей, питаются разной пищей, учат разным манерам, которые живут по разным законам».

Соответственно, пресловутая викторианская мораль предписывалась дворянству и буржуазии, но не беднякам, им – потом, возможно, в потенциале. На выходе требования к поведению, речи и быту высших и средних слоев были жестче, порой до абсурда, чем к простолюдинам. Не будем касаться того обстоятельства, что многие простолюдины наверняка предпочли бы буйству в стенах лачуги чопорные условности в стенах дворца.

В нынешней же России привилегированные сословия, напротив, практически не скрывают, что хотели бы видеть низшие слои живущими в лачугах и одновременно исповедующими кротость, скромность, честную бедность и чувство долга (речь, само собой, о долге перед вышестояшими). Сами верхи при этом будут купаться в богатстве, регулярно подчеркивая всю глубину социальной пропасти спецрейсами для собачек и гонками на «гелендвагенах». Некоторые не подчеркивают и даже стараются стыдливо вымарать все упоминания о конкретных проявлениях своего богатства из прессы, но это довольно сомнительная  дань скромности.

Вне всякого сомнения, викторианская Россия должна быть принципиально иной. Буржуазно-капиталистическое государство может успешно сглаживать классовые противоречия и реально придерживаться единого для всех классов культурно-мировоззренческого стандарта (при всем моем неприятии капитализма и крайнем скепсисе относительно его перспектив на русской почве), социалистическое может чахнуть от коррумпированности, чванства и стяжательства управляющего класса.

Протокольные наименования систем и формаций крайне важны, но все же вторичны. Важнее то, что чванство, коррумпированность, стяжательство и подчеркнуто-издевательская социальная и морально-этическая сегрегация приводят к упадку и краху вообще любых государств. Важное уточнение – сказанное верно не только применительно к отношениям между классами. Про отношения внутри классов и даже семей можно сказать то же самое.

Целиком поддерживаю насыщение духовностью и Православием школьного образования, но таковое насыщение не должно противоречить окружающей действительности, и я не готов принять возражение, что подрастающее поколение ориентируют на должное в противовес сущему, слишком уж силен разрыв между сушим и должным, чтобы такое ориентирование имело успех. Когда ребенок в школе слышит одно, но во дворе и семье видит другое, причем в своей семье, всей духовности цена не очень велика. Признаем – претензии нужно предъявлять не только верхам, но и самим себе, если хоть построить викторианскую, да хоть какую-нибудь приличную, сильную и уважаемую Россию. Доходы у всех могут быть разными, но отношение к жизни – одно.

***

Не отказываясь от справедливости каждого из озвученных выше тезисов по отдельности, вместе с тем я не призываю рассматривать русское викторианство как главный или один из главных возможных проектов для России. Я вообще не особо приветствую излишние заимствования идейного характера, тем более такие специфические и с трудом отделяемые от конкретной цивилизации и культуры, как викторианство.

Это, скорее, некая игра ума, чьи причины – продолжающееся раздумье по поводу недавнего юбилея Цымбурского, воспоминания об интересных дискуссиях минувших дней и все еще существующий в РФ вакуум идеологии, закрепленный конституционно.

Однако факт – есть в викторианстве заслуживающие внимания особенности, которые при должной адаптации могли бы принести пользу России. А уж в искусстве адаптации нам равных нет. Недаром русский режиссер Игорь Масленников непревзойденно экранизировал приключения самого известного сыщика викторианской Англии, русский актер Василий Ливанов лучше всех сыграл этого сыщика, а русский композитор Владимир Дашкевич написал к фильму самую лучшую викторианскую музыку.

Автор: Станислав Смагин

Журналист, публицист, критик, политолог, исследователь российско-германских отношений, главный редактор ИА "Новороссия"