Уильям Джон Биркбек: английский консерватор в поисках «святой Руси»

«Слов не хватало, чтобы передать красоту происходящего… Среди множества зажженных свечей, в облаках фимиама, клирик, окруженный причтом, высоко воздымал крест, благословляя народ. Было ясно, что верующие собрались здесь не ради любопытства, не для того, чтобы праздно полюбоваться пышным зрелищем. Их влекло истинное религиозное чувство, желание собраться вместе во имя великого церковного и народного торжества» ¹. Так описывал видный деятель англиканской церкви, советник архиепископа Кентерберийского Уильям Джон Биркбек (1859-1916) торжества в честь 900-летия крещения Руси, проходившие в Киеве в 1888 г. Участие в киевских торжествах стало для Биркбека важнейшей вехой биографии, фактически определившей призвание его жизни – работать над сближением России и Британии, православной и англиканской церквей. Сама же эта деятельность явилась важной страницей истории «консервативного интернационала» – малоизученного, но чрезвычайно интересного явления, своеобразного неформального движения, в рамках которого консерваторы разных стран пытались во второй половине XIX – начале XX в. создать общий фронт против тенденций, воспринимавшихся ими как деструктивные.

Особенностью политической позиции Биркбека было не то, что он исповедовал охранительные взгляды – в поздневикторианской Британии и без него хватало и сознательных консерваторов, и людей, просто осуждавших происходящие вокруг перемены. Своеобразие позиции нашего героя заключалось в том, что в качестве важнейшей опоры и союзника он рассматривал царскую Россию, а вот это уже было в высшей степени оригинально для его эпохи и той среды, в которой он действовал. Россия издавна воспринималась в Британии едва ли не как главный противник на международной арене, как худшее воплощение «деспотизма» и «угнетения» в политической сфере, антипод парламентских порядков и гражданских свобод, царивших в Британии. Духовная же жизнь русских, окормляемых православной церковью, сводилась, по мнению большинства британцев, к «невежеству», «слепому обрядоверию», «стагнации» и безоговорочному подчинению церкви государству ². Совсем иных взглядов, прежде всего по отношению к русской церкви, придерживался Биркбек. Он не только считал себя обязанным бороться с распространенными в Британии стереотипами, но и всерьез полагал, что в некоторых отношениях Россия по типу своей религиозной жизни превосходит западные страны. «На англиканской церкви лежит долг – да это и напрямую в ее интересах – постараться не только узнать побольше о восточных христианах, но и подвергнуться влиянию с их стороны», – провозглашал британский консерватор ³.

В течение 1890-х и начала 1900-х гг. энергичный англичанин предпринял массу усилий для того, чтобы создать основу для церковного, общественного, культурного, а в перспективе – политического сближения России и Британии. У себя на родине Биркбек регулярно публиковал статьи и выступал с лекциями, в которых стремился разъяснить соотечественникам особенности истории, религиозной жизни и культуры России. При непосредственном участии Биркбека с середины 1890-х гг. был организованы визиты в Россию высокопоставленных клириков англиканской и американской епископальной церквей – Манделла Крейтона, епископа г. Петерборо, присутствовавшего в 1896 г. на коронации Николая II в качестве официального представителя англиканской церкви; епископа Йоркского У. Дж. Маклагана; епископа Фон-дю-Лакского (США) Чарльза Графтона и др. В свою очередь, архиепископ Финляндский Антоний (Вадковский) – будущий петербургский митрополит и видный церковный реформатор – был приглашен, опять-таки не без участия Биркбека, присутствовать в 1897 г. на праздновании бриллиантового юбилея королевы Виктории. Какие же причины побуждали британского консерватора прилагать столько сил к установлению контактов с Россией? Как перекликались эти усилия с основными тенденциями развития консервативной идеологии на рубеже XIX – XX вв.?

Один из ответов на эти вопросы касается, в первую очередь, церковной сферы и связан с внутренними процессами в среде англиканства – взаимодействием и противоборством в его недрах сторонников церкви «высокой», «низкой» и «широкой». Сторонники первого течения, в целом придерживавшиеся консервативных общественно-политических взглядов, старались подчеркнуть значение в церковной жизни епископской власти, иерархических начал, обрядности, связывавших верующих не только внутренней, духовной, но и внешней дисциплиной. Для того, чтобы укрепить свои позиции в рамках англиканства, «высокоцерковникам» важно было доказать универсализм, общехристианскую природу проповедуемых ими взглядов – а с этой точки зрения жизненно важным становилось установление контактов с церквами, опиравшимися на епископальную систему власти. Разумеется, наиболее близкой по духу «высокоцерковникам» была римско-католическая церковь, но сближение с ней было затруднено в силу ряда исторических и политических причин ⁴. Следующими по значению были поместные православные церкви, среди которых выделялись Вселенская (константинопольская) патриархия и русская церковь. С ними англикане-«высокоцерковники» и пытались периодически установить контакты. Начинания Биркбека можно рассматривать как одну из таких попыток (предыдущая пришлась на 1840-е – начало 1850-х гг. и была связана с деятельностью архидиакона У. Пальмера, активно взаимодействовавшего с русскими славянофилами и представителями православной иерархии, но затем перешедшего в католичество). Типичный «высокоцерковник», Биркбек, налаживая контакты с Россией и русской церковью, имел, разумеется, в виду и интересы собственной религиозной общины, стремясь укрепить ее позиции в среде англиканства. Не случайно среди большого числа подготовленных им изданий была и переписка Пальмера с А.С. Хомяковым.

Однако мотивы начинаний британского консерватора не ограничивались религиозными соображениями, а были тесно связаны с ключевыми проблемами, встававшими перед консервативной общественной мыслью на рубеже XIX – XX вв. В первую очередь, – с необходимостью обеспечить стабильность общества, претерпевавшего процессы демократизации, разрушения традиционных социальных структур и замены их новыми механизмами, действенность которых для многих современников оставалась сомнительной. Выходец из семьи состоятельного помещика, выпускник Итона и Оксфорда, Биркбек уже в силу своего происхождения не мог не относиться с большим подозрением к процессам размывания устоявшегося социально-политического порядка. Негативную реакцию вызывали у него парламентские реформы, допускавшие к власти все более широкие слои общества. По мнению Биркбека, на политическую арену в результате выходил уже не демос, а плебс и охлос, страна же двигалась к «неконтролируемым формам народного управления» ⁵. В подобной ситуации и русское самодержавие начинало восприниматься несколько по-другому. Разумеется, Биркбек не предлагал перенести в Англию российскую систему политической власти, однако призывал отнестись к факту существования этой системы с пониманием, полагая, что она соответствует сложившимся в России историческим условиям и является здесь преградой на пути развития деструктивных социальных тенденций. «Несмотря на все проблемы, возникающие у нас с Россией на международной арене, – писал консерватор, – вряд ли кто-то из англичан заинтересован в том, чтобы Россия оказалась подчинена атеистическому правительству… или чтобы ход ее внутренних дел определялся под влиянием иноземных идей» ⁶.

Серьезнейшей угрозой британский «высокоцерковник» считал чрезмерное, с его точки зрения, развитие религиозной свободы, которое должно было в Британии привести к подрыву позиций господствующей англиканской церкви, а в России – к разрыву тесных связей между самодержавием и православием, веками являвшихся одним из устоев общественного порядка. Стремясь развеять сложившиеся у соотечественников стереотипы, Биркбек заявлял, что светская и духовная власть в России взаимодействуют вовсе не как тиран с рабом или кошка с собакой – тут, скорее, применима формула «в здоровом теле здоровый дух». Введение в России неограниченной вероисповедной свободы, заявлял консерватор, приведет к всеобщему духовному релятивизму, затем – к индифферентизму, потере обществом религиозности, которая одна является прочной основой общественной стабильности. Неужели, гневно восклицал Биркбек, во имя отвлеченных начал свободы требуется допустить, чтобы «каждый нелепый профан, каждый самозваный апостол» получил право являться в страну и здесь без всяких ограничений «ставить свои эксперименты над простодушным русским крестьянством?» ⁷

Интерес к жизни «простодушных крестьян» был еще одним важнейшим мотивом, побуждавшим британского консерватора тщательно изучать общественный уклад России. Именно в простонародной среде, по мнению Биркбека, хранился запас подлинной религиозности, смирения, верности историческим традициям – тех ценностей, которые были во многом утрачены высшими слоями русского общества и начинали исчезать на Западе. Посещая Россию (а всего, по оценке современников, он побывал в ней не менее 30 раз) британский консерватор не ограничивался столицами – он старался ездить по стране, забираясь в её отдаленные уголки. Его поездки охватили Прибалтику, Поморье, Владимир, Ростов и Суздаль, Волгу вплоть до Нижнего Новгорода, Казань, Урал, включали в себя посещение знаменитых религиозных центров – Киево-Печерской и Троице-Сергиевской лавры, Соловецкого, Кирилло-Белозерского, Валаамского, Псково-Печерского монастырей, Спасо-Каменной пустыни и других. При этом поездки Биркбека вовсе не были мимолетными туристическими визитациями. Стремясь получить информацию «из первых рук», он, неплохо выучив русский язык, останавливался в отдаленных от цивилизации уголках – маленьких монастырях, домах сельских священников – и старался общаться здесь с широким кругом «простых людей» (крестьян, монахов, сельских клириков и др.).

Разумеется, в своих начинаниях по изучению России британец не мог обойтись без поддержки официальных властей, и эта поддержка, переросшая в активное сотрудничество, – ещё одна примечательная страница истории взаимоотношений России и Запада конца XIX – начала XX в. Одним из первых в России обратил внимание на Биркбека обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, для которого явление британца стало настоящим подарком. Глава духовного ведомства, при всей своей неприязни к Западу, стремлении подчеркнуть самобытность основ российского жизнеустройства с глубоким уважением относился к Англии, преклонялся перед прочностью ее исторических традиций. Интерес британца к России, да еще и окрашенный в консервативные тона, вызвал у Победоносцева горячее одобрение. Он всячески способствовал знакомству Биркбека с Россией, содействовал его путешествиям, снабжал его рекомендательными письмами (которые, правда, на местах далеко не всегда принимались во внимание) ⁸. Благодаря Победоносцеву и другим высокопоставленным знакомым в России британец оказался вхож в высшие круги русского общества, вплоть до царской семьи. В свою очередь, и Биркбек (со временем ставший для русских друзей «Иваном Васильевичем» ⁹) старался, как мог, объяснить британскому обществу те особенности российской политики – в частности, действия духовного ведомства во главе с Победоносцевым – которые вызывали непонимание и отторжение. Очень часто в этих объяснениях присутствовала и изрядная доля идеализации положения дел в России, и даже явное искажение реального положения дел. В связи с этим Биркбека нередко обвиняли в наивности, непонимании того, что происходит в России, а подчас и выставляли орудием в руках русского правительства.

Биркбек, разумеется, не был легковерным человеком или поверхностным наблюдателем. Он видел недостатки российских порядков как в общественно-политической, так и церковной сферах – социальная необеспеченность и приниженность приходского клира, бюрократизация внутрицерковной системы управления, давление государства на церковь и др. Однако он, по словам современника, полагал во всех этих случаях «непременным обязательством не выносить сор из избы» ¹⁰. Видимо, Биркбек считал эти недостатки явлением временным, преходящим и полагал, что хранящиеся в недрах народного самосознания здоровые консервативные начала станут той основой, которая позволит эти недостатки изжить. Эпоху Александра III и отчасти начало царствования Николая II давали определенные основания для подобных заключений. Казалось, что достигнутая в России стабилизация обеспечит поступательное движение, в ходе которого лучшие свойства народного миросозерцания и исторической церковности, тесно связанные с самобытными традициями России, получат максимально полное выражение.

Общественно-политический кризис первых лет ХХ в., поражение России в русско-японской войне и начало революции стали тяжелейшим ударом по воззрениям Биркбека – рухнула не только вера в прочность существовавшего в России общественно-политического порядка, но и представления об исконной консервативной «истине», хранимой простым народом. Последний в ходе революции показал себя не столько консерватором и монархистом, сколько бунтарем. Введение же в стране по результатам революции гражданских свобод и представительства во многом развенчало веру в самобытность России, представление о ней как о «Мекке консерватизма», хранительнице неких возвышенных, исчезнувших (или исчезающих) в остальном мире начал. Теперь она по большей части воспринималась на Западе как обычная восточноевропейская страна, отставшая по уровню развития, но после многих лет напрасных проволочек наконец-то вступающая на путь прилежного ученичества и копирования западных порядков. Деятельность Биркбека по налаживанию контактов между Британией и Россией не то чтобы сошла на нет, но значительно уменьшилась. Финальным и трагическим аккордом стала последняя поездка Биркбека в Россию в 1916 г., куда британские власти, памятуя о его широких связях в российских «верхах», направили для ведения неких неформальных переговоров. Вернувшись из поездки, Биркбек в возрасте 57 лет умер от скоротечной пневмонии. Кончина, по мнению современников, была сильно ускорена потрясением от того, что британец увидел и услышал в России – зрелищем коллапса системы управления, слухами о «распутинщине», зловещей пародии на единение царя с народом.

Стремление британского консерватора найти в России «землю обетованную», предпринятые им поиски «святой Руси» имели трагический оттенок и завершились печальным финалом. Эти попытки – примечательный эпизод духовной, культурной и интеллектуальной истории конца XIX – начала XX вв., – показали, какие причудливые идеологические конструкции могли рождаться из взаимодействия различных национальных культур и какие своеобразные формы могли принимать духовные поиски консервативной общественной мысли.