О предстоящем выступлении президента В.В. Путина на Генеральной Ассамблее ООН эксперты размышляли на протяжении последних двух месяцев. От него ожидали чего-то судьбоносного, сопоставимого с Мюнхенской и «Крымской» речью. И это не случайно. В середине 2015 г. стало понятно, что отыгран важный этап отношений России и стран НАТО, начавшийся то ли с «украинского кризиса» зимой 2013/14 годов, то ли с возвращения Владимира Путина в Кремль весной 2012 года. Возник запрос на расстановку новых приоритетов в отношения между Россией и США, что и должно было выясниться после речи президента.
Вопреки прогнозам, свое выступление он построил не на уничижительной критике США. Он, конечно, упомянул об опасности и неприемлемости однополярного мира. Однако ключевым его тезисом был призыв к созданию “антитеррористической коалиции” для борьбы с радикально исламистскими движениями на Ближнем Востоке, а, возможно, и в Центральной Африке. Речь идет о возрождении “глобальной антитеррористической коалиции” начала 2000-х годов. Тогда на короткий момент времени преобладала идея, что государства должны снизить свои противоречия и сплотиться перед лицом “общего вызова” – терроризма. Теперь президент России предлагает вернуться к старому проекту, сделав акцент не на односторонних действиях (как при администрации Дж. Буша-мл.), а на кооперационной стратегии.
Повестка переговоров
Значение речи Путина можно оценить только в контексте российско-американских отношений последних четырех лет. Администрация Барака Обамы осенью 2011 г. негативно отреагировала на возвращение Путина в Кремль, полностью свернув в ответ переговоры с Россией по проблемам противоракетной обороны (ПРО) и европейской безопасности. Психологический кризис усилили протестные выступления в Москве и Петербурге зимой 2012 года. Они породили в Белом доме ощущение “слабости позиций Путина” и возможности усилить давление на Россию.
Последующие полтора года конфликтный потенциал в российско-американских отношениях усиливался. Полностью остановились переговоры по контролю над вооружениями – ключевой повестке российско-американских отношений. Не состоялось ни одного полноценного саммита между Бараком Обамой и Владимиром Путиным – ситуация, беспрецедентная для двусторонних отношений со времен “междуцарствия” в СССР первой половины 1980-х годов. С конца 2012 г. началось введение взаимных санкций и контрсанкций в связи с “делом Магницкого”. Это был далеко не частное событие. Американская сторона указала, что отказывает в легитимности определенному сегменту российской элиты, а российская с помощью ответного “Закона Димы Яковлева” продемонстрировала, что готова идти на ответные меры в отношении США, окончательно отказав им в праве считаться лидером международных отношений.
На этом фоне вызревал потенциал для украинского конфликта. Толчком к нему, видимо, послужила Мюнхенская конференция по проблемам европейской безопасности в феврале 2012 года. Именно там стала очевидной неудача Евроатлантической инициативы в области безопасности – основного переговорного механизма России, США и Германии по реформе европейской безопасности. Новых переговорных механизмов по согласованию ситуации в Европе Москва и Вашингтон не создали. Альтернативой могло стать только принуждение друг друга к компромиссу с помощью силовых демонстраций.
Украинский кризис стал испытанием для сторон. На глобальном уровне он продемонстрировал четыре момента. Во-первых, позиции Владимира Путина внутри России остаются прочными, а внешнее давление вызывает в российском обществе эффект консолидации. Во-вторых, российское руководство продемонстрировало готовность идти в крайнем случае на жесткие меры. В-третьих, Кремль также продемонстрировал желание идти с Западом на диалог, не сжигая все дипломатические мосты (хотя российское общественное мнение зачастую требовало от власти занять намного более жесткую позицию). В-четвертых, США также подтвердили готовность сохранять любыми средствами ту версию мирового порядка, которая сложилась а начале 1990-х годов. Смириться с присоединением к России Крыма в Вашингтоне “сжав зубы” могут. Но радикальный пересмотр границ 1991 года, который неизбежно наступил бы в случае краха украинской государственности, для США пока неприемлем.
Российская сторона также убедилась в недостаточности имеющихся у нее ресурсов для радикальной ревизии итогов распада СССР. Москва доказала, что готова эффективно осуществлять короткие военные или дипломатические демонстрации вроде присоединения Крыма или замораживания конфликта на Донбассе. Но два обстоятельства пока остаются для России препятствием.
Первое – высокая степень единства “Атлантического сообщества”, его способность выступать с консолидировано антироссийской позицией. Ставка на “особые отношения” России с Францией и Германией, проводившаяся с середины 1990-х годов, себя не оправдала: ни Париж, ни Берлин не готовы всерьез ссориться с Вашингтоном ради Москвы. Не оправдала себя и ставка на экономическую взаимозависимость. Можно сколько угодно говорить о недовольстве санкциями немецкого бизнеса, но вопрос об импичменте кабинету Ангелы Меркель не поставил в Бундестаге никто.
Второе – неготовность российской элиты и даже среднего класса идти на жесткий вариант разрыва отношений с Западом из-за опасности потерять высокий стандарт потребления. Теоретически Москва могла бы задействовать механизм жестких контрсанкций: от полного отказа взаимодействовать по Афганистану до разрыва соглашений по контролю над вооружениями. Но опасения потерять потребительский рынок оказались видимо сильнее. Поэтому в середине 2014 г. российская сторона начала искать пути для франко-германского посредничества не только в конфликте на Донбассе, но для возобновления хотя бы локального диалога с Соединенными Штатами.
Ближневосточный узел
На этом фоне особую роль стал играть Ближний Восток. Минувшие четыре года создали здесь сложное положение. “Арабская весна”, поддержанная администрацией Барака Обамы, разделила страны Ближнего Востока на две категории: страны, сохранившие свою государственность и страны, распавшиеся под воздействием центробежных тенденций. Ливия, Сирия, Йемен и Ирак по сути перестали существовать как государства в нашем, “вестфальском”, понимании. Их место заняли различные группировки и движения зачастую с экстремистской идеологией. Война приобрела экстерриториальный характер, создав настоящие долговременные очаги военных действий на стыке Сирии и Ирака или в Йемене.
Для Соединенных Штатов в такой ситуации, возможно, есть преимущества. Главное из них энергетическое: страны ЕС лишаются возможности построить нефте- и газопроводы к Ирану и монархиям Персидского залива. Однако США еще в 1980 г. провозгласили себя главным гарантом стабильности на Ближнем Востоке. Крах государственности ближневосточных государств доказывает неспособность Вашингтона выполнит возложенную на себя задачу. Война с ИГИЛ* продемонстрировала неготовность США самостоятельно вести наземные боевые действия или найти союзника, готового сделать это за них.
Российская сторона увидела в сложившейся ситуации окно возможностей. Москва опасается окончательного краха светских режимов на Ближнем Востоке: радикализация суннитского ислама угрожает российским интересам в Центральной Азии и на Кавказе. Но параллельно Россия стремится к созданию некоего объединения, позволяющему вновь заявить о наличии общих интересов со странами ЕС и, возможно, Соединенными Штатами. Такой формат психологически облегчит достижение долгосрочной договоренности по Украине, восстановит диалог России с Францией и Германией, и, главное, продемонстрирует готовность США обсуждать с Россией мировые проблемы. Иначе говоря, речь будет о восстановлении диалоговых механизмов между Москвой и Вашингтоном в условиях, когда Москва доказала свою готовность “держать удар” и принуждать Вашингтон к ограниченным компромиссам.
Условия компромисса
Речь Владимира Путина в Нью-Йорке окончательно прояснила цель российской политики. Кремль не хочет тотального конфликта с Соединенными Штатами и странами ЕС. На сегодняшний день задача России – не ревизия итогов распада СССР (будь это так, Кремль нанес бы по Украине нокаутирующий удар в период наибольшего кризиса ее государственности в апреле 2014 года). Задача России – склонить США к признанию российских интересов вблизи российских границ. В обмен Москва готова предложить свою помощь в решении ближневосточных конфликтов или проблемы терроризма.
Такая стратегия – основа российской политики с начала нынешнего века. Владимир Путин стал в западных СМИ символом антиамериканской политики. Между тем, весь первый президентский срок Владимира Путина (2000 – 2004) прошел под знаком поиска компромисса с Западом. Кремль, несмотря на жесткую критику внутри России, поддержал Соединенные Штаты после терактов 11 сентября 2001 года – вплоть до согласия на открытие американских военных баз в Центральной Азии и крах Договора по ПРО. В обмен Москва ожидала понимания или хотя бы невмешательства США в развитие интеграционных проектов в СНГ. Только зимой 2005 года, когда стало понятно, что Белый дом готов противодействовать России любыми методами, как и во времена СССР, Москва стала жестче оппонировать американской политике. Но и после этого Кремль хватался за любую попытку диалога с Белым домом о согласовании интересов.
Однако американская дипломатия отвергла саму идею компромисса на российских условиях. Обе администрации (Дж. Буша-мл. и Б. Обамы) рассматривали переговоры с Россией как средство или нивелировать достигнутые российские успехи, или ослабить ее позиции в полосе бывшего СССР, или, хуже того, склонить Москву к невыгодной для нее сделке в области контроля над вооружениями. Американцы охотно пользовались российской помощью в борьбе с терроризмом, по Афганистану и Ближнему Востоку, но считали ее чем-то само собой разумеющимся, не требующем ответной платы. Сам факт своего взаимодействия с Россией виделся американскому истеблишменту достаточной “наградой” за ее усилия (по логике — “будьте благодарны за то, что мы вообще называем вас партнерами”).
Современная ситуация отличается от предыдущих попыток российско-американского диалога. Вашингтон убедился, что Москва готова отстаивать свои интересы любыми, даже военными, методами. На Ближнем Востоке способности США проецировать силу меньше, чем были 10 лет назад. Нельзя отрицать и нарастающего недовольства стран ЕС (кроме Британии) затянувшемся ближневосточным кризисом. Все это может создать условия для заключения (по крайней мере временно) большой российско-американской сделки.
Не исключен, однако, и другой вариант. Американский истеблишмент может воспринять призыв Путина к равноправному компромиссу как проявление слабости российской позиции. Соединенные Штаты попытаются усилить давление на Москву в украинском вопросе, а, возможно, и на иных направлениях. Ограничителем для США могут быть только проблемы на Ближнем Востоке. Сумеет ли Россия обыграть ситуацию, склонив США к первому после 1989 г. взаимовыгодному компромиссу без силовой демонстрации?
_______________________
*Деятельность организации запрещена в России решением Верховного суда РФ.
