Рубрики
Переживания Статьи

Портрет работы Жоржа Клемансо

Эмиль Комб рьяно взялся за дело. По всей стране закрыли сотни и тысячи школ, находившихся под церковной эгидой. Закрывать приходилось в буквальном смысле с боем – священники и пришедшие заступиться за них местные жители вступали в схватку с полицейскими, дело часто доходило до увечий

Русская Idea продолжает обсуждение темы французского консерватизма публикацией статьи Станислава Смагина о том, как секуляризация отвоевывала себе пространство во Франции в конце XIX – начале ХХ веков. Каковы были первые шаги европейской секуляризации, которая началась с вытеснения церкви из образования и которая завершилась на сегодняшний день ревизией традиционных представлений о браке? Чтобы понять, куда нас вскоре выведет та же дорога, поглядим, с чего она начиналась.

***

Когда прошлым летом выдающийся исследователь и ученый Василий Элинархович Молодяков опубликовал на «Русской Idea» первую статью из цикла о Шарле Моррасе, «Action française» и французском консерватизме в целом, я спросил его на Фейсбуке, не хочет ли он проанализировать также сопутствующую тему процесса секуляризации во Франции той поры. Василий Элинархович ответил, что для него эта тема именно что сопутствующая, то есть отклоняющаяся от его магистральных академических интересов, и предложил мне самому что-то написать по данному вопросу. Признаться, я и сам склонялся к такому решению, но больше хотелось увидеть интересный материал от именитого коллеги. В итоге, принятие бремени ответственности на себя все же состоялось, результатом чего стал этот очерк.

Начнем с введения в историю вопроса.

Общественно-политическая борьба вокруг роли и места религии и религиозных организаций в жизни государства была одним из главных факторов западноевропейской жизни второй половины XIX века. В первую очередь, речь идет о католицизме и католической церкви, ведь протестантские национальные церкви были встроены в структуру государства в качестве одного из сугубо подчиненных институтов, а не влиятельного субъекта с самостоятельными интересами, к тому же у католиков был внешний иноземный центр управления – Ватикан.

В связи с серьезным прагматическим, а не только духовно-вероисповедным значением вопроса, теснителями католицизма часто оказывались не только либералы и социалисты, но и достаточно консервативные государственные мужи. Так, в Германии, где существовал примерный количественный паритет католиков и протестантов, битву против влияния Папского престола и католической Партии Центра возглавил объединитель нации, «железный канцлер» Бисмарк. Были разорваны отношения с Ватиканом, установлен жесткий контроль над церковью и духовенством, запрещены политические высказывания с кафедры, введен обязательный гражданский брак, придан светский характер школьному образованию. На пике кампании, получившей название Kulturkampf (борьба за культуру), многие священники подверглись высылке из страны или даже тюремному заключению. К концу 1870-х Бисмарк, правда, смягчил свою позицию – с тем, чтобы католики поддержали его в борьбе с усиливавшимися социал-демократами.

В католической Италии зачинщиком секуляризации под дипломатичным лозунгом «Свободная Церковь в свободном государстве» стал один из отцов национального единства, премьер-министр Сардинского королевства, либерал-консерватор и аристократ Камилло Кавур. После смерти Кавура в 1861 году его преемники проводили антиклерикальную политику с еще большей решимостью и жесткостью, конфискуя церковные земли, распуская религиозные конгрегации и изгоняя религию из школы. После силового присоединения Рима в 1870 году начался открытый затяжной конфликт с папством, урегулированный лишь при Муссолини.

В Швейцарии в 1847 году секуляризация (в частности, решение об изгнании ордена иезуитов) даже привела к непродолжительной гражданской войне Зондербунда, союза семи католических кантонов, против остальной Конфедерации; Зондербунд был разгромлен, иезуиты изгнаны, усилилась централизация страны.

Весьма напряженной была борьба католических и либеральных политических сил в Бельгии. Здесь, впрочем, как и в Германии, католицизм в его ультрамонтанской – то есть отдающей Ватикану однозначный приоритет перед национальным правительством – версии рассматривался как угроза стабильности государства, а не только и не столько как реакционный барьер на пути прогресса. Шумные кампании протестов поднимались после различных казусов, как, скажем, в случае с одним большим банкетом под председательством архиепископа-примаса страны, когда тост за папу провозгласили раньше, чем за короля. Когда в 1878 году либералы, отстаивавшие все предшествующее десятилетие политику самого воинственного антиклерикализма, получили парламентское большинство, они ввели начальное светское образование, отменили освобождение членов духовных братств от военной службы и порвали с Ватиканом. В 1884 году католики, взяв реванш на выборах, помирились с папством и вернули школу под опеку духовенства.

В Голландии католики, долгое время после Реформации ограниченные в правах и подвергавшиеся гонениям, находились в союзе с либералами как защитниками прав, свобод и гражданского равенства, но затем сблизились с кальвинистами на почве борьбы против светской школы. В свою очередь, некоторые кальвинисты, недовольные подобной смычкой, образовали движение, враждебное одновременно и католикам, и либералам. Это лишний раз показывает, сколько противоречий вызывает столкновение национальной, политической и религиозной идентичности. В той же Германии Партия Центра с немецко-католическим ядром поддерживала союз с поляками в политическом противостоянии с немцами-протестантами.

Наконец, была Франция, которой, собственно, и посвящена статья. На галльской земле веками сталкивались два течения и мироощущения. С одной стороны, Франция небезосновательно считалась «любимой дочерью католической церкви». С другой, во Франции, как ни в какой другой стране, были сильны антиклерикализм, нигилизм, религиозный скептицизм, насмешничество на многие темы, в том числе и религиозные. Отнюдь не случайно именно Франция дала миру такое весьма неоднозначное явление, как Просвещение. Мы не будем останавливаться на всех перипетиях французской религиозной ситуации до и после эпохи Просвещения и революции 1789 года, а сразу обратимся к интересующему нас периоду последней трети XIX века.

***

Сокрушительное поражение Франции в войне с Пруссией и падение Наполеона III после его позорной сдачи в плен под Седаном привело к серьезнейшей политической дестабилизации. Несколько лет страна существовала по большому счету без определенной формы правления, Адольф Тьер считался временным президентом республики, но республика как таковая провозглашена не была. В 1873 году каким-то чудом не состоялась реставрация монархии. Монархическое большинство Палаты депутатов предложило корону графу Шамбору, внуку Карла X, но тот проявил удивительное упрямство по важному, но все же достаточно символическому вопросу, выразив желание видеть государственным флагом Франции белое знамя Бурбонов. Он отказывался от любых компромиссных вариантов, будь то сине-бело-красный триколор, но с лилиями и короной, или триколор как флаг страны при белом знамени в качестве персонального штандарта короля. И даже при такой неуступчивости претендента на престол монархия была отклонена парламентом с перевесом в один (!) голос.

Flag_of_Constitutional_Royal_France.svg
Компромиссный вариант флага, предложенный монархистами графу де Шамбору

Но и ставшую, наконец, фактом республику регулярно сотрясали громкие скандалы и кризисы, будь то «панамская афера» или движение генерала Буланже под лозунгами военной диктатуры и скорейшего военного реванша у Германии. То, что реванш необходим, мало у кого вызывало сомнение, но националисты считали его невозможным при недостаточно брутальном республиканском режиме. В критике республики, демократии и либерализма с ними сходились клерикалы и по-прежнему не утратившие влияния монархисты. Общество было в сильнейшей степени пропитано антисемитскими настроениями. В этой весьма непростой обстановке и случилось дело Дрейфуса.

Вряд ли есть нужда подробно пересказывать суть этого эпохального процесса. Отмечу лишь, что развернувшиеся вокруг него дебаты по своему градусу сопоставимы и даже превосходят ту общественно-политическую дискуссию, которая велась между патриотическим большинством и либеральной оппозицией в нашей стране после присоединения Крыма и начала национально-освободительной борьбы Донбасса. И если у нас антикрымская и проукраинская оппозиция, при наличии колоссальных медийных ресурсов и повышенной шумливости, насчитывает от силы 14% населения, то во Франции дрейфусары и антидрейфусары по численности были примерно равны.

Нас, в первую очередь, интересует роль и место в событиях, связанных с делом Дрейфуса, клерикально настроенных католиков и католического духовенства. Было бы преувеличением сказать, что католическая церковь официально поддержала антидрейфусаров. Епископат, во всяком случае, такую поддержку выказывать не стал. Но весьма солидное число священников, католической прессы и католических политиков активно вступили в борьбу со сторонниками Дрейфуса, став одним из локомотивов этой борьбы.

Поражение антидрейфусаров, пусть и крайне растянутое во времени, закономерно ударило по позициям французских католиков, как входящих в клир, так и политических. И ранее их положение в пестрой коалиции было весьма противоречивым. Многие ее члены считали временных клерикальных попутчиков ненамного меньшим злом, чем евреев. К католической церкви в этом лагере относились по-разному и зачастую довольно неоднозначно, например, Шарль Моррас отнюдь не был ревностным христианином. После помилования Дрейфуса в 1899 году интересы разных фракций его противников разошлись, что и стало сигналом к атаке на оказавшихся в социальном вакууме клерикалов и околоклерикалов.

Вопрос об отделении церкви от государства до этого ставился в Третьей Республике шесть раз (в 1881, 1882, 1885, 1886, 1891 и 1897 годах), но всякий раз не получал необходимой парламентской поддержки. Поэтому секуляризация под знаменем «агрессивной светскости» шла очень медленно. Были приняты законы о светском характере школ, больниц и кладбищ, удалении религиозных учреждений из армейских частей, отмене публичных молитв, возвращении разводов.

В 1901 году в бытность премьер-министром Пьера Вальдек-Руссо был принят закон об обязательной государственной регистрации религиозных конгрегаций. И с учетом остроты политической обстановки, сам по себе этот закон был едва ли не важнее всех предыдущих, хотя бы потому, что, несмотря на официальную секуляризацию школьного образования, большинство французских детей по-прежнему учились в контролируемых различными орденами и братствами школах. Конгрегации были оплотом католического консерватизма, особенно в глубинке.

Сам Вальдек-Руссо, понимая масштаб и непредсказуемость последствий реализации данного закона, не особенно горел желанием воплощать его в жизнь. Сначала он сделал шаг назад, пообещав уже действующим конгрегациям освобождение от процедуры регистрации, а затем, когда по итогам парламентских выборов и без того солидные позиции антиклерикалов еще более окрепли, – понял, что долго уклоняться не получится, и подал в отставку.

Новый кабинет был сформирован из министров, представляющих левый фланг, включая Радикальную партию, правда, без социалистов, но при их парламентской поддержке. Премьер-министром стал 67-летний Эмиль Комб. В детстве он воспитывался дядей-священником, с большой прилежностью учился в семинарии, после ее окончания решил стать монахом ордена лазаритов, но был сочтен недостаточно подходящим для тяжелой монашеской стези. Комб не сразу отошел от религии, он даже стал доктором теологии, но, в конце концов, переосмыслил систему жизненных координат и перешел на позиции воинствующего антиклерикализма. Любопытные параллели возникают здесь с Россией, где, как известно, самыми ярыми атеистами и богоборцами зачастую становились дети священников и бывшие семинаристы.

Combes
Луи Эмиль Комб, премьер-министр Франции, 1902-1905

Комб рьяно взялся за дело. По всей стране закрыли сотни и тысячи школ, находившихся под церковной эгидой. Закрывать приходилось в буквальном смысле с боем – священники и пришедшие заступиться за них местные жители вступали в схватку с полицейскими, дело часто доходило до увечий. Что касается самих конгрегаций, Комб отказался от обещаний предшественника по поводу лояльного отношения к уже существующим орденам, а лидер социалистов Жан Жорес, одна из главных парламентских опор кабинета, продавил упрощенную и ускоренную процедуру рассмотрения заявок на регистрацию. Эту процедуру, в итоге, не прошел почти никто. По всей Франции прокатилась волна антиправительственных манифестаций.

Для эффективного воплощения своих замыслов в жизнь Комбу приходилось проявлять известную гибкость. Так, чтобы не терять поддержку умеренного крыла парламентского антиклерикального большинства, он ограничил запрет конгрегаций одной лишь метрополией, не распространив его на заморские владения. Но в остальном наступление на позиции католического духовенства продолжалось. В 1904 году служителям культа вообще запретили школьное преподавание. Практически одновременно разразился громкий скандал, связанный с протестом Ватикана против встречи президента Франции Лубэ и короля Италии; как мы помним, папство и правительство Италии находились тогда в крайне напряженных отношениях, то есть в условиях неурегулированного конфликта. Желая избежать эскалации, правительство предпочло не обнародовать резкое ватиканское послание. Но Жорес, узнав содержание ноты, поведал о нем на страницах «Юманите». В обществе и парламенте поднялась волна возмущения вмешательством Святого Престола в дела суверенной державы.

Правительству пришлось разорвать отношения с Ватиканом. Кроме того, Комб заявил о необходимости принятия закона об отделении церкви от государства, подготовленного годом ранее парламентской комиссией во главе с Аристидом Брианом. Законопроект был весьма жестким, он предусматривал, например, запрет на религиозные процессии как мешающие уличному движению. В парламенте был поднят вопрос о том, не являются ли подобные меры ненужным радикализмом. Дополнительным ударом по правительству, колебавшемуся в степени решительности, стал случай с военным министром Луи-Жозефом-Николя Андрэ. Он создал картотеку, содержащую информацию о политических и религиозных взглядах офицерского корпуса, и офицеры, отличавшиеся набожностью, помечались как неблагонадежные и не слишком достойные повышения по службе. Причем Андрэ, будучи масоном, черпал сведения от своих «братьев».

Поднялась сильная шумиха. Во время обсуждения случившегося в парламенте правый политик Габриель Сиветон даже отвесил Андрэ пощечину. Вскоре Сиветон был найден мертвым в своем кабинете. По официальной версии, он имел неосторожность заснуть возле газового рожка, который забыл закрыть. Домочадцы говорили о возможном самоубийстве из-за семейных и финансовых неурядиц, ходили и упорные слухи о возможном убийстве. Как бы то ни было, Комб, расстроенный множеством неурядиц и чередой сомнительных историй, в феврале 1905 года ушел с премьерского поста. В результате, почти через год, в декабре, парламент все-таки принял закон о светском государстве, пусть и в менее радикальной версии, чем это требовал первоначальный проект Бриана.

Le_Rire_-_Séparation_de_l'Eglise_et_de_l'Etat
Министр народного просвещения и культов Бьенвеню-Мартен отделяет церковь от государства (карикатура 1905 г.)

Преемник Комба, Морис Рувье, по уже устоявшейся практике продвинулся в деле секуляризации лишь на шаг. Многострадальный закон при нем был принят, но не осуществлен на практике. Серьезная заминка возникла из-за необходимости инвентаризировать церковное имущество и в дальнейшем передать его так называемым «культовым ассоциациям», то есть объединениям верующих граждан, религиозным по сути, но светским по форме. Священники и прихожане яростно сопротивлялись инвентаризации. Дров в огонь подбросил Папа Римский Пий X, резко осудивший отделение церкви от государства и призвавший католиков бойкотировать безбожные власти. Кабинет Рувье под тяжестью проблем пал, ему наследовало правительство Фердинанда Саррьена. Министром по делам религий в команде Саррьена стал один из сторонников наступления на церковь, Аристид Бриан, а министром внутренних дел – Жорж Клемансо, один из самых колоритных персонажей тогдашней Франции.

Он родился в семье адвоката Бенжамена Клемансо, убежденнейшего атеиста, который принципиально не крестил своих детей. Жорж вполне унаследовал и поднял на более высокую ступень непримиримости взгляды своего отца. В мировой истории последних двух столетий найдется не так много деятелей, атеистичных в той же мере, что и Клемансо. В некоторых аспектах он даже превосходит В.И.Ленина. Ленин, как известно, проявил конформимзм, легализовав брак с Крупской церковным венчанием. Клемансо же в молодости полюбил американку Мэри Палмер. Однако вырастивший и воспитавший ее дядя соглашался на брак лишь при условии, что молодые повенчаются. Клемансо сказал, что девушке придется выбирать между ним и Богом, и Мэри предпочла Всевышнему дерзкого француза.

Этот человек, уже 65-летний, но отнюдь не набравшийся терпимости в отношении к религии, стал премьером после отставки в октябре 1906 года Саррьена в силу некоторых политических сложностей, но в основном – по состоянию здоровья. На долю Клемансо пришелся один из наиболее тяжелых этапов секуляризации. Прошел год со дня принятия закона, необходимо было начать передачу церковного имущества и недвижимости культовым ассоциациям, но духовенство фактически сорвало их создание. Государство имело право на конфискацию церковных зданий со всем их содержимым, но это привело бы к ненужному нагнетанию ситуации. Бриан и Клемансо предложили компромиссное решение: создание культовых ассоциаций отменяется, духовенство продолжает служить в своих зданиях при условии ежегодного получения разрешения у муниципалитетов.

Ватикан отверг это предложение – папа издал энциклику с требованием к французским священникам по-прежнему не идти на диалог с государством. Отношения с римской теократией дошли до предельной точки после перехвата переписки, которую вел со своим начальством временный поверенный в делах Ватикана в Париже. Выяснилось, что нунциатура (папская дипломатическая миссия) находилась в тесной связи с католическими активистами и подстрекала их к беспорядкам.

Взбешенный Клемансо приказал немедленно закрыть нунциатуру, выслать ее работников, и установить контроль над всеми церковными помещениями. Речь, без преувеличения, шла об объявлении войны католикам. Бриан был против. В какой-то момент в стенах парламента Бриан с Клемансо устроили шумную перебранку по этому вопросу, однако вскоре они примирились.

Вопрос о правовом статусе церковных зданий был спущен на тормоза, а в марте 1907 года священникам позволили осуществлять деятельность без получения разрешения от властей. Впоследствии государство предпринимало и иные меры смягчительного толка, скажем, в июле 1908 года здания религиозного назначения были освобождены от земельного налога. На личном атеизме Клемансо и его оценке отношений церкви и государства это, кстати, никак не сказалось. Когда 17 ноября 1918 года в Соборе Парижской Богоматери проходила торжественная служба по случаю победы в Первой мировой войне, Клемансо, утративший премьерство в 1909 году и вновь вернувший пост через восемь лет, запретил своим министрам ее посещать.

В 2013 году председатель Наблюдательного совета по вопросам светского характера государства, ветеран французской политики Жан-Луи Бьянко в интервью «Независимой газете» утверждал, что «во Франции светское государство – завоевание и левых, и правых», а раздельное существование церкви и государства идет на пользу обеим сторонам.

Однако посмотри на цифры. Приведу некоторые цифры, озвученные на прошлогодних Панаринских чтениях еще одним известным французским интеллектуалом и политиком, Иваном Бло. Более чем в половине деревенских приходов Франции нет ни одного священника, из-за чего они стоят пустыми. Из 14 тысяч католических проповедников половина – старше 75 лет. Насколько это оздоровило морально-нравственную обстановку в стране, свидетельствует увеличение преступности по сравнению с 1968 годом в три раза (с полутора до 4,5 миллионов преступлений ежегодно). Защищать родину в случае войны готовы, согласно соцопросам, лишь 28% французов.

В связи с массовым нашествием мигрантов и политикой эмансипации и поощрения ЛГБТ, проводимой кабинетом Олланда, наблюдается некоторое контрнаступление христианских, национальных и вообще традиционных ценностей, поддерживаемое, что отрадно, молодежью, но сложно сказать, насколько эта тенденция способна на что-то повлиять. Пока же элитный консенсус относительно стигматизации Марин Ле Пен и НФ, красноречиво говорит о том, что для французского политического класса национальное самоубийство более приемлемо, чем национальное возрождение. Но текущая французская политика – тема отдельного большого разговора, не раз уже на РI случавшегося.

Отдельного разговора заслуживают и сам принцип современного светского государства, насколько плоха его конкретная французская модель или же практическое воплощение данной модели. Пока же одна из самых великих стран мира, давно утратив звание любимой дочери католической церкви, стремительно приближается к чему-то бесполому с родителем №1 и родителем №2.

Автор: Станислав Смагин

Журналист, публицист, критик, политолог, исследователь российско-германских отношений, главный редактор ИА "Новороссия"