Галина Горелова, Владимир Рябцев
Первое, что приходит на ум при упоминании термина «лимитроф», это римский опыт межевания земель, делимитации границ. Римляне, которые считали варварами племена, жившие на северных и восточных рубежах Империи (а среди них были не только германцы, но и кельты, славяне), всячески пытались обезопасить свои пределы от попыток проникновения туда диких орд «из-за границы». Когда, скажем, в I в. до н.э. германские племена попытались перейти Рейн и занять принадлежавшие империи земли Галлии, легионы великого Юлия Цезаря прогнали их обратно и построили оборонительный вал – «Limes Romanus», ставший рубежом не только между римлянами и германцами, но и по существу между двумя Мирами, между двумя цивилизациями – римской и варварской. Целям защиты территории Римской империи вообще служила система оборонительных сооружений, которые строились в I–II вв. н.э. в различных частях континента по линии прохождения ее государственной границы. Но деваться было некуда: окружавших империю варваров было много, и они изрядно плодились, временами нарушая покой и благополучие «Великого Рима». Поэтому периоды войн и конфликтов на границах и/или вблизи них перемежались периодами мира и экономического «сотрудничества».
Риму от обмена с варварскими сообществами, от контактов с ними было не уйти. Проживавшие на обширных территориях варвары занимались земледелием и скотоводством; выращивали ячмень, пшеницу, рожь, овощи (репу, лук, горох), а также лён, коноплю; разводили тягловых быков, лошадей, овец, коз; охотились на пушного зверя; добывали руду и даже выплавляли из нее металлы. Всего этого у них было в избытке, поэтому вставал вопрос об обмене, о торговле. Многое из производимого ими доставлялось в пограничные города Римской империи и обменивалось на рабов, оружие, предметы роскоши и вино. При этом жизнь была суровая, а времена жестокие. Сильные племена подчиняли слабых, создавая крупные племенные союзы: алеманский, сакский, франкский, западных и восточных готов, лангобардов, вандалов, бургундов. Война становилась для многих из них обычным ремеслом. Римляне ценили храбрость и умение варваров владеть оружием: молодые мужчины-пленные пополняли ряды гладиаторов, оканчивая жизнь на аренах римских цирков; свободных привлекали к армейской службе. Со временем инфильтрация варваров в римскую армию становилась все сильнее и сильнее. Более того, пополняя ряды не только солдат, но и командиров, эти бывшие варвары, становившиеся новыми римлянами, способствовали многим победам, одержанным Римом.
Поэтому в принципе понятна этимология этого термина. Он восходит к позднелатинскому слову «limitrophus» (в букв. смысле: «граничащий с чем-то») и состоит из двух слов: латинского «limes» (граница, пограничный) и греческого «trophos» (питание, питающий). Поэтому наиболее распространенная историческая интерпретация термина такова: «речь идет о пограничных областях Римской империи, которые должна были снабжать римские войска припасами и вооружением, т.е. содержать их». Так что, термин этот давнего происхождения, хотя, как отмечается в словаре Mirriam–Webster, официально он был зарегистрирован лишь в 1763 г.
Далее с термином «лимитроф» произошла известная метаморфоза – его первоначальный смысл был заменен другим. Термин стал как бы «блуждающим», т.е. применяемым исключительно ситуативно и узко специально. И связано это было в основном с «переформатированием» геополитического пространства бывшей Российской империи и переструктурированием его «ближнего» зарубежья по окончании Первой мировой войны и «Второй Великой Смуты». В те годы этот термин стал использоваться для обозначения новых независимых государств, возникших на территориях западных губерний бывшей Российской империи, включая (по большей части) также Финляндию и Польшу.
Лимитрофный статус стал соответствовать действительному положению этих европейских стран, непосредственно граничивших с Советской Россией и образовывавших своеобразный буфер, защитный барьер, который должен был препятствовать распространению «большевистской заразы» в западном направлении. Одним словом, государства-«лимитрофы» оказались восточным рубежом Европы – уже не Востоком как таковым, охваченным мятежами и революциями, но еще и не Западом.
В 1920-е годы для обозначения вновь возникшего цивилизационного «междумирья» – пространства между Россией и Европой (в тех исторических условия: между Советской Россией и веймарской Германией) – термин «лимитроф» активно использовался в Советской России / СССР. Причем он был в ходу не только в общественно-политической литературе, но и в публицистике тех лет. Здесь можно вспомнить, например, нашумевшие путевые заметки «Сто три дня на Западе» (1928 г.) писателя с печальной судьбой Б.А. Кушнера (1888–1937), который однозначно квалифицировал Латвию как лимитрофное государство[1].
Термин перекочевал в такие массовые издания, как энциклопедии и словари. Так, скажем, мы фиксируем его в словаре Д.Н. Ушакова[2], который, по сути, повторил дефиницию лимитрофа, данную ранее (в статье Б. Волина) в Малой Советской энциклопедии[3], правда, без упоминания в числе лимитрофных стран Польши.
Во второй половине 1920-х и особенно в 1930-е годов этим термином активно пользовались евразийцы. В этой связи можно привести такой пример. После «кламарского раскола», произошедшего в евразийском движении в 1930 г. и приведшего к распылению его сил, активность соратников П.Н. Савицкого сосредоточилась в основном в Праге и… в лимитрофах. Стремясь спасти положение, П.Н. Савицкий (пожалуй, единственный из основателей евразийства) старался «переоформить» движение, придав ему большую институционализацию (в августе-сентябре 1931 г. в Брюсселе состоялся съезд евразийцев и был создан ЦК движения во главе с Петром Николаевичем). Одновременно с этим в 1931–1933 гг. он развернул широкую пропагандистскую и просветительскую в странах Балтии (Литве, Эстонии и Латвии) и Польше, где были созданы и активно функционировали так называемые евразийские семинары. В них участвовали представители интеллектуально продвинутой и социально активной части русской эмиграции. Как писал сам П.Н. Савицкий после посещения одного из таких семинаров в Варшаве в 1932 г., «во исполнение пункта 4 Резолюции съезда (речь об упомянутом съезде в Брюсселе. – Г.Г, В.Р.) за отчетный период обращено особое внимание на лимитрофы»[4].
Справедливости ради следует отметить, что термины «лимитроф», «лимитрофные государства» использовались не только в СССР, но и в нацистской Германии. Так, например, в утвержденной Гитлером в апреле 1939 г. директиве «О единой подготовке Вооруженных сил к войне на 1939–1940 гг.» указывалось, что после разгрома Польши Германия должна будет взять под свой контроль Литву и Латвию. И позиция лимитрофных государств будет определяться не их собственными нуждами, а исключительно военными потребностями Третьего Рейха. В документе отмечалось: «С развитием событий может возникнуть необходимость оккупировать лимитрофные государства вплоть до границы Курляндии и включить эти территории в состав империи».
Но и на этом метаморфозы с термином «лимитроф» не закончились. Будучи отчасти переосмысленным, «лимитроф» вновь был актуализирован и переосмыслен в условиях распада Советского Союза и Рах Sovietica. Этот термин стал применяться для обозначения новых государств, возникших в результате дезинтеграции «Красного Колосса» в 1991 г. И теперь в разряд лимитрофных попали уже не только бывшие советские республики, располагавшиеся в европейской части страны, а также ряд стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ), но и азиатские регионы СССР, т.е. Средняя Азия. Поэтому в постсоветских условиях и – если говорить шире – в условиях постбиполярного мира под определение «лимитроф» подпадает каждая из четырнадцати бывших союзных республик Советского Союза (кроме, естественно, России). Стало быть, по сравнению с началом 1920-х годов, когда на исходе «Второй Великой Смуты» впервые в XX веке фрагментировалось геополитическое поле исторической России, по итогам «Третьей Великой Смуты», из этой категории стран выпали Финляндия и Польша.
Но в любом случае для Запада возник благоприятный шанс создать вокруг России (теперь уже посткоммунистической России!) «санитарный кордон», или новый буферный пояс, из ряда новых государств Восточной Европы, которые в целом никогда не отличались особой «любовью» к нашей стране и некоторые из которых были не прочь предъявить Москве по максимуму счет за пресловутый пакт Риббентропа-Молотова.
Но в данном случае нас интересуют не лимитрофы как таковые, а великий лимитроф (поэтому далее мы будем писать так: Великий Лимитроф), и не просто какие-либо упоминания об этих «приливно-отливных землях», а геополитическая концепция Великого Лимитрофа, которая, к нашей радости, получила свое развитие на отечественной почве. Однако изложим все по порядку. И для начала восстановим историко-научную справедливость.
***
Дело в том, что с распадом Советского Союза и Pax Sovietica от Балтики до Каспия вновь обозначился геополитический рельеф той зоны мирового пространства, которую первым подверг пристальному анализу крупнейший представитель британской геополитики ХХ века Дж. Фэйргрив (1870–1953). Он назвал ее «crach zone» и описал это пространство как сеть мелких, политически слабых и экономически зависимых «буферных» государств, находящихся между Хартлендом и приморскими странами, – сеть, которая тянется от Финляндии к Балканам, проходит через Турцию, Иран, Афганистан и уходит дальше на восток. Как полагал Дж. Фэйргрив, она даже захватывает Сиам и Корею[5].
Спустя почти три десятка лет крупнейший на тот момент американский специалист в этой области Никлас Спикмен (1893–1943) выделил в Евразии т.н. «концентрическую зону», располагающуюся между евразийской континентальной массой (Хартлендом) и Великим морским путем. По его мнению, она включает в себя Западную и Центральную Европу, страны Ближнего и Среднего Востока, затем Тибет, Китай и даже Восточную Сибирь, опускаясь на юг – к Индийскому и Бирмано-Сиамскому полуостровам. Эту «гигантскую материковую кайму», «буферную зону конфликта между континентальными и морскими державами», зону противостояния великих сил Моря (США) и Суши (СССР) он назвал Римлендом. Достаточно присмотреться к его геополитической модели мира 1944 г., и мы можем увидеть в ней, к примеру, место Черноморско-Каспийского региона (ЧКР). Он располагается в западном сегменте Римленда[6].
В более поздний период эта зона именовалась по-разному: так, классик американской политической географии Р. Хартшорн (1899–1992) называл ее зоной перманентной геополитической нестабильности в Восточной Европе от Балтики до Адриатики («shatter zone»); знаменитый французский специалист в области геополитики Жан Готтман (1915–1994) именовал «приливно-отливными землями» (в том смысле, что находящиеся здесь государства постоянно меняли свою государственную принадлежность). Иногда этот сегмент мирового пространства еще называют «поясом Анстеда».
Одним словом, если не вдаваться в историко-научные подробности, следует сказать: зона между Россией и Европой (точнее, ЦВЕ) всегда была предметом пристального внимания геополитиков. В начале 1990-х гг. между двумя «Большими пространствами» – ослабленной, значительно уменьшившейся территориально, но все еще очень крупной по размерам Россией, с одной стороны, и объединенной и расширившейся на восток Европой, с другой – вновь возникло промежуточное геополитическое пространство, особого рода «междумирье», представляющие которое страны имеют двойственный, размытый геополитический статус. Оно протянулось двумя линиями – от Балтики и от Балкан до Центральной Азии, а черноморско-кавказский сегмент образует его важнейшее звено.
Иначе говоря, в этой зоне мира прорисовался исторический контур Великого Лимитрофа. Вот почему вновь понадобился старый, подзабытый (после евразийцев) геополитический термин. И «возвращением» его в научный лексикон мы обязаны отечественным авторам.
В первой половине 1990-х гг. изучением этого феномена вплотную занялись два наших специалиста, причем независимо друг от друга. Одним из них был филолог-античник и культуролог, активно занимавшийся разве что пробой пера на ниве политической публицистики (печатался в популярном ежемесячнике «Век XX и мир», чуть позднее – в специализированном политологическом журнале «ПОЛИС»), причем отдав дань атлантистским поветриям[7]. Другим – молодой, не достигший еще тридцати лет историк из Воронежа. Это были, соответственно, Вадим Леонидович Цымбурский (1957–2009), прослывший позднее «русским Хантингтоном», и Станислав Витальевич Хатунцев.
Первым из них «вышел на тему» В.Л. Цымбурский, для которого его концепция Великого Лимитрофа была производной от разработки в качестве базовой геополитической концепции и модели «Острова Россия». В этой концепции/модели мы могли увидеть уже нового Цымбурского, проделавшего немалый труд, чтобы перейти к новым для себя воззрениям: от западничества, или «либерал-имперского» подхода, к (условно говоря) неоизоляционизму. Важно подчеркнуть: переход В.Л. Цымбурского к неоизоляционизму произошел отнюдь не только потому, что он вдруг особенно остро разглядел какие-то особенности российского пространства, но и потому, что необыкновенно чутко осознал уникальность своего времени, так сказать, «почувствовал момент». Он понял, что время торжества глобализма и культурного универсализма, миг нашего великоимперского «триумфа» и сознания себя органической частью западного мира в 1991 г. пройден навсегда. Эта интуиция неотвратимой смены исторической парадигмы и предопределила, полагает Б.В. Межуев, будущее направление концептуальных разработок Цымбурского как в области геополитики, так и в сфере культурологии.
Согласно концепции/модели «Остров Россия» В.Л. Цымбурского, с уходом в историческое небытие Советского Союза и распадом его обширной сферы влияния (прежде всего, в Европе) Россия геополитически «сжалась», оказавшись еще больше в Северной Евразии. Оставаясь, тем не менее, огромным по своим размерам пространством, новая Россия предстала теперь зоной мира, окруженной с севера и востока просторами двух мировых океанов, а с запада и юга – сухопутными «территориями-проливами» (по Ж. Готтману), отделяющими нашу страну от иных, чужеродных материковых «плит» – пространств иных цивилизаций. Причем, что важно по мысли В.Л. Цымбурского, этот вынужденный «уход в себя», сосредоточение на своей этнокультурной «платформе» является благом для России, а не злом.
Благом сразу по двум причинам: во-первых, сосредоточившись на себе, укрепив свое положение в мире в качестве особой, отдельной цивилизационной «плиты», оградившись от иных «миров» поясом межцивилизационых территорий, Россия тем самым обезопасила себя от будущих мировых конфликтов, которые (по его мнению) обязательно вспыхнут в этой маргинальной зоне; во-вторых, откат России с ее параевропейских и пара-азиатских пределов, «отход на Остров» должен, наконец, способствовать регионализации страны и выдвижению на первый план проблем внутренней геополитики, особенно остро стоящих применительно к трудным пространствам Новой России за Уралом.
Кстати сказать, сам В.Л. Цымбурский достаточно высоко (правда, уже со временем, получив известную долю критики со стороны коллег и «тумаков» – со стороны разного рода «доброхотов») оценивал свой вклад в геополитическую мысль. Говоря о важности осмысления предпосылок геополитического «сжатия» страны, начавшегося в 1990-е гг., и о выстраивании для России оптимальной геостратегии в «мутирующей Ойкумене», Цымбурский недвусмысленно заявлял: «…работая на утверждение интуитивно явной исторической связи эпох нашей цивилизации, геополитика призвана различить в прошлой нашей истории, доимперской и великоимперской, черты того опорного паттерна России, который отчетливо обозначился в конце XX века, выделившись из “Больших Пространств России-Евразии”. Но при всем этом нельзя забывать об … интеллектуальной специфике геополитики. Если в споре со своими предшественниками великоимперского времени современный российский автор хочет обосновать новую геостратегию для своей страны, он должен в первую очередь предложить стране ее новый образ, который бы послужил порождающей моделью для всех последующих, подлежащих анализу и рациональной критике прикладных выводов». И еще один тезис: «Считаю себя вправе утверждать, что из всех отечественных исследователей, заявивших о себе в последние семь лет (текст написан В.Л. Цымбурским в 2000 г. – Г.Г., В.Р.) на геополитическом поприще, только я попытался решить эту задачу, выступив в 1993 году со статьей “Остров Россия”. Если кто-нибудь эту претензию сумеет доказательно оспорить, я был бы этому только рад»[8].
Если же говорить об интересующем нас «предмете» – концепции Великого Лимитрофа, – то она (пусть пока и в неразвернутом виде) просматривается уже в статьях В.Л. Цымбурского 1993 и 1994 гг., ставших ныне классикой: «Остров Россия» и «Метаморфоза России: новые вызовы и старые искушения». В развернутом виде свою концепцию он опубликовал в блестящей по форме изложения и абсолютно новой для того времени статье «Земля за Великим Лимитрофом…», вышедшей в свет в 1995 г.[9] Окончательно же его взгляд на проблематику «приливно-отливных земель» сформировался к 1997 г.[10]
Вторым на поприще изучения Великого Лимитрофа стартовал С.В. Хатунцев (малоизвестный тогда историк из Воронежа). В 1994 г. в одном из периферийных малотиражных изданий этот исследователь опубликовал небольшую, но очень интересную статью, содержавшую абсолютно новый для того времени – геоцивилизационный – взгляд на развитие и таксономию культурно-исторических общностей. Статья сразу же вывела ее автора в ряд наиболее оригинальных отечественных умов[11]. (Напомним, что в России в то время только-только завершилась «реабилитация» геополитики как особого направления мысли и интеллектуальной деятельности, и она делала свои первые, точнее, новые первые шаги на российской почве.)
Так вот, в 1995 г. В.Л. Цымбурский обнаружил, что у него есть «конкурент». Как он сам признавался в статье «Земля за Великим Лимитрофом…»: «Уже после сдачи в печать этой статьи я ознакомился с тезисами Хатунцева (Вадим Леонидович имеет в виду как раз ту статью, которую мы упомянули выше. – Г.Г., В.Р.), в которых обозначены контуры “крупнейшего в планетарном масштабе” лимитрофа между цивилизациями. Воронежский автор описывает Великий Лимитроф как полосу, тянущуюся от Финляндии через Прибалтику, Польшу и Западную Украину, далее через Молдавию и Горный Крым – к Закавказью и Анатолии. За Каспием же в нее включает часть Туркмении, Афганистан, Пакистан, Кашмир и Уйгурию, чтобы наконец через Монголию, Маньчжурию и Приморье довести ее до Курильской гряды, Алеутских островов и Аляски». Тут же Цымбурский оговаривается: «Есть различия между версией Хатунцева и моей. Я отношу к Великому Лимитрофу намного большую часть Восточной Европы и всю область пустынь и полупустынь к северу от Памира, зато не включаю в него Афганистан и Пакистан. Кроме того, я не усматриваю никаких лимитрофных пространств на Тихом океане – если не считать, вслед за М. Ильиным, все наше Приморье русифицированной лимитрофной полосой, требующей особой геополитики».
И еще одно несогласие с молодым автором, которое позволил его более опытный коллега: «Вопреки Хатунцеву, – писал В.Л. Цымбурский в той же статье, – я не считаю Великий Лимитроф стержнем геополитической организации континента чуть ли не с начала века бронзы. Конечно, нельзя не признать в этой полосе земель своего рода музея этно-культурных и религиозных древностей, сохранившихся по окраинам цивилизационных массивов. Таковы тибето-монгольский ламаизм, зороастрийские пережитки в Средней Азии, известные специалистам “заповедники” индоевропейского язычества в балто-балканской зоне и, наконец, роль Кавказа как прибежища реликтовых этнических семей, тысячи лет назад игравших виднейшую роль в судьбах Передней Азии. Однако подлинно лимитрофную структурную роль все эти края, на мой взгляд, обретают только в середине нашего тысячелетия, вместе со становлением России».
Что сказано – то сказано. Мы не будем сейчас комментировать суждения В.Л. Цымбурского, касающиеся его оценки публикации молодого коллеги из Воронежа. Просто, коль скоро именно так начиналась заочная полемика между ними (впрочем, весьма корректная, щадящая), логично будет «предоставить развернутое слово» тому и другому. Но начнем все-таки с мэтра науки – Цымбурского.
***
В своей блестящей работе «Народы между цивилизациями» (1997) он писал: «Великий Лимитроф, пролегающий вдоль сухопутных размытых порубежий России и по континентальным тылам “приморских” цивилизаций, – это реальность … с которой русские должны (теперь должны. – Г.Г., В.Р.) считаться на всех направлениях своих геостратегических интересов. О чем бы ни шла речь – о замысле Балтийско-Черноморского союза или о концепции “Черное море – турецкое море”; об “оси” Баку – Тбилиси – Киев или о грузинских и прибалтийских играх Грозного (напомним читателю, что тогда на территории российского Юга существовала так называемая Республика Ичкерия, в которой заправляли делами этносепаратисты с криминальным замесом. – Г.Г., В.Р.); о замаячивших в печати упоминаниях насчет сценария американской политики в постсоветском пространстве “с опорой на два У, связуемые Кавказом” (Украину и Узбекистан); о планах возрождения Великого Шелкового пути в железнодорожном варианте; об отбрасывании талибов на юг “этническими среднеазиатами” с подачи России и Узбекистана … во всех этих и десятках других случаев мы имеем дело c фрагментами геополитики Великого Лимитрофа».
Исходя из этого, Цымбурский высказал более частную, но не менее интересную мысль о том, что на пространствах Великого Лимитрофа (по крайней мере, до Каспия) фактически восстановилась так называемая балтийско-черноморская система – то особое «междумирье», которое исторически всегда было конфликтной по своей сути территорией между Россией и Европой. Причем, началась нешуточная борьба внешних игроков за контроль над различными сегментами этой системы, постоянно увязываемая с «игрой» проживающих здесь народов на повышение своего статуса и веса, в том числе за счет народов ядровых платформ (крупных и самостоятельных цивилизаций, соседствующих с ними).
Сегодня это, например, очень хорошо просматривается на поведении Грузии, лидеры которой после «революции роз» взяли курс на евро-атлантическую интеграцию. Если до 2003/2004 гг. грузинские политики и эксперты еще более-менее трезво обсуждали перспективы своей страны, учитывая ее объективную зажатость между Европой и Азией, а также взвешивая все «за» и «против» в противостоянии на грузинской почве евразийской идеологии и ценностей евроатлантизма, то после этого правящая элита сделала однозначный выбор. Однако в кругу серьезных экспертов безальтернативность официального Тбилиси вызывает известную иронию. Ведь понятно: Грузия как исторически была, так и продолжает оставаться именно лимитрофным государством. Только раньше она металась в основном между Россией и Востоком (Турцией и Ираном); сейчас же маятник сместился, и она мечется между Россией и Европой или (если говорить шире) Западом.
В этом смысле представляет интерес то, каким видят сегодня место своей страны в политико-географическом смысле ведущие грузинские исследователи и эксперты. Вот одно из заслуживающих внимания мнений. Исполнительный директор Южно-Кавказского института региональной безопасности А.В. Русецкий, резюмируя различные точки зрения, имеющие место в грузинском научно-экспертном сообществе, называет восемь подходов к современной идентификации Грузии: 1) Грузия – это вообще не Европа, а сосед Европы, поскольку, объективно говоря, она находится в Азии; 2) географически Грузия – это и Европа, и Азия; 3) Грузия находится в срединной части Евразии, и нигде больше; 4) Грузия – это страна в Восточной Европе; 5) Грузия – это страна в Юго-Восточной Европе, поскольку (по мнению адептов этой точки зрения) Юго-Восточная Европа сегодня простирается от Албании до Азербайджана; 6) Грузия находится в Южной Европе, являя собой пример синтеза культур народов Средиземноморья-Черноморья; 7) Грузия должна себя позиционировать по оси «европейский Север – европейский Юг», т.е. быть членом оси «Варшава – Вильнюс – Киев – Тбилиси – Баку»; 8) Грузия – это часть трансконтинентальной Европы, которая одновременно с этим выступает в качестве центрального звена ЧКР[12].
Как мы видим, налицо любопытный взгляд на одно из лимитрофных государств ЧКР. Однако вернемся к России.
Дело в том, что в условиях постибиполярого мира Россия столкнулась с ситуацией своей отделенности на западе от романо-германской Европы поясом народов и территорий, примыкающих к этой «коренной» Европе, но не входящих в нее непосредственно. Следует согласиться с основным посылом В.Л. Цымбурского: нынешней российской элите надо как можно быстрее понять, что отправной точкой любых ее геополитических стратегий, по меньшей мере на ближайшие десятилетия, должно стать признание и приятие того факта, что с согласия или даже по инициативе самой России пространства, долгое время предоставлявшие ей доступ к «коренной» Европе, Балканам и Среднему Востоку, сейчас актуализировались в новом качестве «проливов», отдаляющих нас от всех этих участков мирового «приморья» и, прежде всего, от Европы[13]. Но, заметим, такие же геополитические «проливы» образовались и в зоне стыка России и исламского мира (не будем забывать, что Южный Кавказ – это верхняя точка «Великого Пятиморья», сердцевиной которого является Ближний и Средний Восток).
Значительная часть земель и народов, располагавшихся между Германией и Россией, относилась к сфере культурно-политического влияния последней, и, естественно, восстанавливая свой геополитический статус, в новых исторических условиях Москва неизбежно будет стремиться выстроить с ними адекватную систему экономических, политических и иных связей. Как отмечают авторитетные специалисты (тот же В.Л. Цымбурский, а также Э.А. Поздняков), в зоне ЧКР у России теперь интересы в основном стабилизационные, а не наступательные. Главная ее геополитическая «Игра», связанная в основном с решением геоэкономических задач (по идее), должна вестись на других направлениях. Но, как некогда уже бывало в её истории (например, в эпоху Московской Руси), главное условие безопасности России – отъединение контролируемого ею Хартленда от восточно-европейского сегмента Великого Лимитрофа, причем в современных условиях решение этой непростой задачи во многом зависит от происходящего на кавказской «площадке» – этом географическом «перешейке» между Черным и Каспийским морями.
Тем самым, логика возвращения России в круг великих держав сталкивается с логикой Евросоюза, экстенсивно развивающегося сегодня именно в той зоне, которую иные «аутентичные европейцы» называли и называют «тоже Европой» (данное обстоятельство на протяжении едва ли не четырех столетий создавало дихотомическую картину Европы)[14]. Если брать европейский сегмент Великого Лимитрофа, то, по словам С.Б. Переслегина, это земли, которые «представляют собой типичный “слабый пункт”, владение которым может оспариваться. Здесь русский и европейский субконтиненты накладываются друг на друга, и, подобно тому как граница столкновения литосферных плит обозначена землетрясениями и вулканическими извержениями, зона взаимодействия геополитических субконтинентов отличается крайней нестабильностью»[15]. В качестве примера едва ли не классической лимитрофности, помимо всем хорошо известных прецедентов (Молдовы, Украины и/или Грузии), иные специалисты нередко приводят Польшу[16]. В этом плане, кстати, правы те исследователи и эксперты, которые подчеркивают нарастающую значимость Беларуси как относительно устойчивого моста из России на Запад среди нестабильных и/или недружественных государств «Балто-Черноморской зоны». Заметим попутно, что аналогичную Белоруссии роль в зоне ЧКР, только на южном направлении, для России играет сегодня Армения (с выходом на Иран).
Для России это, тем не менее, означает неприятную, но вполне реальную вещь: на западной и южной периферии ее границ возникает перспектива создания нового «санитарного кордона». Пока он не может рассматриваться как единое пространственное целое, поскольку объективно разрывается присутствием в этой зоне нескольких «чужеродных» фрагментов, а именно: государств-союзников России (все тех же Беларуси и Армении), самой России («в лице» калининградского эксклава), а также пророссийски ориентированных новых независимых квазигосударств ЧКР (Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха). И все же, перспектива появления этого «санитарного кордона» вокруг России вполне реальна, тем более что нет отбоя от желающих выступить в качестве «организаторов» этого геополитического «строительства», выстроив по матрице «Великого Лимитрофа» соответствующее институциональное образование. Попутно заметим, что именно так в головах атлантистов и родился «ГУАМ» – проект организации, которая изначально была призвана выступать в качестве раздражающего Москву фактора и должна была стать некой альтернативой маломощному и «малоэффективному», по мнению «проектантов», СНГ.
Все сказанное выше в плане реконструкции мысли В.Л. Цымбурского касается только одной – чисто геополитической – стороны дела. Но за ней скрывается куда более серьезный, более глубокий аспект проблемы Великого Лимитрофа, что заставляет нас обратиться к еще одному важному вопросу – геоцивилизационной идентификации этой зоны мира. Постараемся на него ответить.
Но для начала напомним, чтó обозначает само понятие «цивилизации». Несмотря на царящий в литературе разнобой, у нас есть, тем не менее, на что опереться. Ибо есть ряд авторов, которые, с нашей точки зрения (конечно, каждый – по-своему), верно фиксируют наиболее характерные черты явления, стоящего за ним. Ограничимся мнениями трех из них.
Первым делом обратимся к позиции небезызвестного американского ученого С. Хантингтона (1927–2008). Под «цивилизацией» он понимал предельно широкую (в плане охвата) общность людей культурного порядка, большую «семью», в которой есть глава – так называемое стержневое государство. Именно оно в качестве старшего члена семьи поддерживает своих «родственников» и обеспечивает порядок в «доме». Если истолковать эту идею-образ американского ученого с точки зрения геополитики, мы получим следующее утверждение: «В зарождающейся глобальной политике стержневые государства главных цивилизаций занимают места двух сверхдержав периода “холодной войны” и становятся основными полюсами притяжения и отталкивания для других стран. … Здесь возникают цивилизационные группы, в которые входят стержневые государства, страны-участники, родственные в культурном плане меньшинства, проживающие в соседних странах»[17].
Если продолжить эту мысль С. Хантингтона, то нельзя не прийти к выводу: государства вообще предпочитают вступать в отношения с теми, кто имеет с ними культурное «родство», а не с теми, с кем у них нет никакой культурной общности. Следовательно, те регионы, в которых отсутствуют «стержневые» государства и которые представляют собой зоны цивилизационных «разломов», всегда обладают потенциальной конфликтностью, и нужно лишь определенное стечение обстоятельств, чтобы накапливающаяся здесь негативная энергия вырвалась наружу. В этом плане, пожалуй, вполне уместно сравнение цивилизаций/субцивилизаций с тектоническими литосферными «плитами», на стыке которых как раз и находятся наиболее активные тектонические зоны «разломов». Как точно заметил по этому поводу известный украинский геополитик В.А. Дергачев: «Возможно, не случайно совпадение очагов межэтнических конфликтов и землетрясений»[18].
Или вот еще одно толкование понятия «цивилизация», имеющее для нас операциональный смысл. Оно принадлежит С.Б. Переслегину. Отмечая тот факт, что хотя «спектроскопия» по государствам и этносам позволяет ввести в геополитику субъектность, она, тем не менее, является вторичной по отношению к классификации, задаваемой параметром цивилизаций. Последние автор предпочитает именовать «этнокультурными плитами». Под ними он понимает единство суперэтноса (группы близкородственных народов), историко-географического ландшафта, породившего его (к нему суперэтнос теснейшим образом «привязан»), и присоединенное к системе семиотическое пространство, порожденное уже самим суперэтносом. Под действием соответствующих антропотоков этнокультурные плиты свободно перемещаются по территории Земли, осваивая, прежде всего, так называемые геополитические пустоши – территории, не имеющие собственной проявленной идентичности. Базовое же определение цивилизации (читай: этнокультурной плиты) гласит: это «Представление Цивилизации в пространстве этнических групп»[19].
Если же говорить конкретно о В.Л. Цымбурском (третьем авторе, мнение которого для нас особенно важно), то он под цивилизацией поднимал «такое геокультурное сообщество, которое в силу своего исторического, в том числе религиозно-идеологического, опыта обнаруживает готовность видеть в себе Основное Человечество и пытается поддерживать это видение адекватным ему геополитическим строительством»[20]. При этом данный автор подчеркивал два момента: а) то, что всякая «уважающая себя» цивилизация «имеет свое популяционное ядро – группу народов (иногда это один народ) с собственной ареальной нишей в мировом раскладе сил»[21] и б) то, что «ойкумена не членится на цивилизации без остатка. Помимо них она включает вне-, около- и меж-цивилизационные обитаемые пространства, причем “территории-проливы”, пролегающие между платформами цивилизаций, могут быть по типу “расселин”, “мозаик” или размытых переходных континуумов»[22].
Как же в этом смысле обстоит дело с интересующей нас зоной мира – Великим Лимитрофом? Полагаем, всю его территорию следует рассматривать как нечто единое целое – но исключительно как «территорию-маргинал». Не будем говорить прописные истины, но напомним, что зона, идущая от Балтики через Черноморье, к Кавказу и Каспию, отличается чрезвычайным разнообразием. Скажем, в этнонациональном отношении она представляет собой сложнейшую мозаику самых разных (больших и малых) народов. Это поистине «евразийский мир» в миниатюре. Причем практически все страны этой зоны являются «многосоставными» образованиями, отличаются достаточно сложным, гетерогенным составом населения. Отсюда и чрезвычайное лингвистическое, конфессиональное разнообразие, которым всегда отличалась зона между Балканами и Каспием. В культурно-цивилизационном отношении – это просто уникальный уголок планеты (стык всех мировых религий). Страны и народы этой зоны мира принадлежат к разным цивилизациионным/субцивилизационным «плитам» (особенно это характерно для черноморской «площадки»). И речь идет не только о тех «плитах», которые хорошо всем известны (российской, или православной, западно-европейской, тюркской и персидской), но и о таких «экзотических», как грузинская и армянская «микроцивилизации», или особый цивилизационный «мир» горских народов Северного Кавказа.
Вполне справедлив тот вывод, который делает опять-таки В.Л. Цымбурский, говоря об этой зоне мира. Наряду с Восточной Европой и тюркоязычной Средней Азией (или, как теперь принято говорить, Центральной Азией), Кавказ – это типичный пример цивилизационного «междумирья». В историко-политическом отношении рассматриваемая нами зона – это место «встречи» и «выяснения отношений» трех великих империй прошлого. Ведь именно здесь находятся лимесы (неустойчивые окраины) Оттоманской, Австро-Венгерской и Российской империй. Последние – лишь часть тех исторических субъектов, которые в своей экспансии прокатывались по ЧКР военными, миграционными, этнокультурными и другими волнами, «оставляя за собой неизгладимые следы в виде крайне сложного чересполосного этно-общинного и конфессионально-общинного расселения и наслаивающихся друг на друга пластов взаимных исторических обид»[23]. По этой причине ЧКР всегда отличался повышенной энергетикой, причем не всегда позитивной. По этой же причине он и сегодня «обречен» оставаться конфликтогенным регионом. И здесь с В.Л. Цымбурским не поспоришь.
Он прав и в том, что через эту внешнюю («поверхностную») конфликтность в ЧКР стала проступать более глубокая, если можно так сказать, архетипическая конфликтность, свойственная зоне Великого Лимитрофа как таковой. Здесь уместно вспомнить его интересную концепцию соотношения поверхностного и глубинного уровней международной системы. В.Л. Цымбурский отмечал, что тот и другой уровни «образуются разными видами сущностей и разными типами отношений между ними, притом что единицы и отношения одного уровня могут всегда преобразовываться в единицы и отношения другого». Он писал: «Я трактую международную систему на поверхностном ее уровне как систему конфликтную, т.е. как группу силовых центров, связанных между собой таким множеством конфликтных отношений, которое может рассматриваться как замкнутое в пределах этой группы и при этом задающее все возможности игры для ее членов». И далее: «такая конфликтная система в своем функционировании, порождающем разнообразные конфликты, выражает наличное на глубинном уровне напряжение между важнейшими геополитическими ролями, которые сведены на данном пространстве в одну конфигурацию». И еще один важный момент: «Каждый раз, когда складывается конфликтная система, охваченный ею ареал вычленяется на земной поверхности как особый мир политических отношений, опирающихся на географические показатели. Именно геополитическое строение такого ареала выявляется и закрепляется через воспроизводящееся в поколениях устройство конфликтной системы, через конкуренцию и борьбу ее центров»[24].
Автор блестяще применил свою концепцию к изучению той подсистемы международных отношений, которую называл «Балто-Черноморской». Хотелось бы, однако, задаться вопросом, а не произвел бы автор коррекцию своей первоначальной схемы, учитывая серьезные изменения в ЧКР с 1992 по 2010 годы. Сегодня трудно анализировать его геополитическую динамику, элиминируя, например, такой заметный фактор, как присутствие мощной внерегиональной силы в виде США. Это, скорее, вопрос к нам самим, поскольку ответа от Вадима Леонидовича мы уже не получим.
Обратимся теперь к воззрениям другого нашего героя – С.В. Хатунцева, который после 1994 г. (времени его полемики с В.Л. Цымбурским) несколько обновил свою концепцию Великого Лимитрофа.
***
В целом, это тоже весьма любопытный взгляд на интересующую нас проблему, исходящий не столько из геополитических, сколько из геоцивилизационных соображений. Основываясь на своем понимании этого специфического сегмента мирового геопространства как межцивилизационного «междумирья», воронежский автор сделал акцент на двух основных моментах[25].
Во-первых, С.В. Хатунцев предложил дополнить концепцию культурно-географического членения Старого Света на те или иные цивилизации концепцией деления его на более крупные образования – метацивилизации, каждая из которых представляет собой систему из двух связанных друг с другом в историко-культурном плане цивилизаций. Такая «связка», по его мнению, предполагает особые религиозные и/или политические, экономические, собственно культурные и т.п. взаимодействия между ними. Одна из таких метацивилизаций представляет собою комплекс, который некоторые исследователи именуют особой исторической метасистемой «Европа-Россия» (Хатунцев именует ее «метацивилизацией Севера»). Две другие метацивилизации – система Китай-Индия («метацивилизация Востока») и система «арабо-персидский мир – Чёрная Африка» («метацивилизация Юга»). Таким образом, всего в Старом Свете, по его мнению, существует три метацивилизации, дифференцированные на шесть цивилизационных субъектов. Их-то и разделяют между собой лимитрофы.
Лимитрофные территории при этом можно определенным образом структурировать. Прежде всего, в составе межцивилизационных земель выделяется система так называемого Великого Лимитрофа. И в этом пункте С.В. Хатунцев вроде бы повторяет В.Л. Цымбурского. Но в здесь же кроется и различие в подходах этих авторов. В понимании последнего Великий Лимитроф – это дуга территорий, обособляющая платформу, т.е. базовое ядро российской цивилизации, от платформ других цивилизационных миров, т.е. совокупность «земель-проливов», со стороны континента «омывающих» выделяемый этим исследователем «Остров Россия». Как мы уже отметили, к Великому Лимитрофу он относит полосу пространств «от Финляндии до Кореи», идущую через Восточную Европу, Кавказ, Закавказье, постсоветскую Центральную Азию и «Тибето-Синьцзяно-Монгольскую» Центральную Азию. Однако, как замечает Хатунцев, из концепции Цымбурского не ясно, почему именно Россия, а не, скажем, Европа или, например, Индия удостоилась «чести» быть опоясанной землями Великого Лимитрофа. Поэтому воронежский исследователь предлагает иную версию, позволяющую (по его мнению) точнее понять геополитические процессы, происходящие в современном мире. Он полагает, что Великим Лимитрофом следует называть «территории-проливы», отделяющие друг от друга пространства трех метацивилизаций. Таким образом, в отличие от Цымбурского, Хатунцев не относит к собственно Великому Лимитрофу межцивилизационное «междумирье» к северу от берегов Черного моря – территории, переходные между Россией и Европой, но продолжает их от Балкан и Турции на средиземноморское побережье Западной Азии и Северной Африки, Сицилию, Сардинию, Мальту, Балеарские острова, испанскую Андалузию, а в Центральной Азии он включает в Великий Лимитроф Афганистан, Пакистан, Джамму и Кашмир. Налицо, таким образом, весьма широкое толкование.
Во-вторых, его пристальное внимание привлекли территории, на которых сталкиваются от трех и более цивилизаций. Он предложил называть такие районы мира «узлами скучивания» цивилизаций. Один из них – Балканы и Анатолия с прилегающими к ним бассейнами Черного и Средиземного морей, а также расположенными в них островами и полуостровами (от Крита до Крыма), где сходятся европейский, арабо-персидский (афразийский) и российский (евразийский) миры. Они принадлежат к двум метацивилизациям – «Юга» и «Севера». К этому же «узлу» С.В. Хатунцев склонен отнести и прибрежные области Сирии, Ливан и Палестину. Другой «узел скучивания» – Афганистан с прилегающими к нему областями Таджикистана, Туркмении и Узбекистана, Кашгария, Пакистан, Западный Тибет (Ладакх), Джамма и Кашмир. Здесь сочленяются уже четыре цивилизации: российская, афразийская, индийская (южноазиатская) и китайская (восточно-азиатская), входящие в состав всех трёх выделенных им метацивилизаций. Таким образом, центрально-азиатский «узел скучивания» – гораздо более важная зона «схождения» и «столкновения» культурных миров, нежели балкано-анатолийский «узел».
В свете обсуждаемого вопроса представляется также важным подчеркнуть, что, по С.В. Хатунцеву, оба этих «узла» связывает опорная ось, состоящая из 3 звеньев: 1) Кавказ (от северных его предгорий) и Закавказье, включая Курдистан и Иранский Азербайджан; 2) Южный Каспий (от линии Баку-Красноводск) и прилегающие к нему районы Северного Ирана; 3) Иранский Хорасан, Центральная и Западная Туркмения. Более того, «узлы скучивания» и соединяющая их опорная ось представляют собой важнейшую часть, «становой хребет» Великого Лимитрофа. Геополитическую роль, которую он играет в мировой истории, нельзя переоценить. Фактически он является замком на дверях, ведущих к контролю над всей Евразией; замком, имеющим два ключа: «серебряный» (балкано-анатолийский «узел скучивания») и «золотой» (центрально-азиатский «узел скучивания»). Необходимо отметить, что зона «станового хребта» Великого Лимитрофа является ареалом зарождения производящего хозяйства и становления древнейших на нашей планете цивилизаций, имеет самую протяженную цивилизационную историю на всем земном шаре. Начиная с Ассирии, все державы, стремившиеся к роли мирового лидера, пытались, ведомые своего рода геополитическим инстинктом, подчинить себе эту область.
Уже после кончины В.Л. Цымбурского С.В. Хатунцев продолжил свои исследования в данной области. Он подошел с более детальных позиций к структурированию цивилизаций как особых феноменов. В этом плане представляет большой интерес одна из его последних работ – «Мысли вслух о Евразийском Союзе», опубликованная в 2012 г.[26] Вот базовые элементы его геоцивилизационного конструирования.
Всякую цивилизацию можно описать как концентрическую структуру, полагает С.В. Хатунцев. Такая структура состоит из полосы земель, представляющей собой культурно-географическую границу, отделяющую одну цивилизацию от другой. Это то, что он называет лимесом. К нему примыкает пояс территорий, в пределах которых происходит зарождение, активная борьба, вытеснение, интеграция и синтез культур, присущих контактирующим цивилизациям. Всё вместе это и составляет ту зону, которую следует назвать лимитрофными землями. Следующий элемент цивилизационной структуры, по Хатунцеву, – пояс территорий, находящихся за лимитрофными землями. В их культурах заимствования из соседних цивилизаций играют заметную роль, но «коренная» субъектность в них всё же преобладает. Этот пояс он называет лимбом, который, в отличие от лимитрофных земель, имеет лишь некоторые (второстепенные) признаки «контактности», «пограничности». Наконец, основополагающий, стержневой элемент структуры любой цивилизации – территории, находящиеся за лимбом. В их культурах иноцивилизационные комплексы существенного значения не имеют. Такие земли составляют платформу цивилизации, ее устойчивое ядро. Хатунцев не прочь использовать здесь и терминологию В.Л. Цымбурского, который предпочитал говорить об «опорном ареале».
В приложении к постсоветскому пространству эта геоцивилизационная схема, определенная С.В. Хатунцевым зональность (поясность) выглядит следующим образом.
Прибалтийские республики и Молдова целиком относятся к поясу лимитрофных земель, представляя собою область, переходную от российской (евразийской) цивилизации к цивилизации европейской. В состав лимитрофов входят также и республики Закавказья – Грузия, Армения и Азербайджан. Однако здесь имеет место транзит от российской (евразийской) цивилизации к цивилизации афразийской. Туркмения и Таджикистан также целиком относятся к поясу лимитрофных земель, равно как и большая часть Узбекистана с югом Киргизии, однако северные регионы двух последних республик входят в полосу лимба. При этом С.В. Хатунцев обращает внимание на то обстоятельство, что Закавказье, как и весь Северный Кавказ, вместе с Туркменией, Таджикистаном, переходными землями Киргизии и Узбекистана – это не просто лимитрофы, а часть Великого Лимитрофа, специфические «территории-проливы», где межкультурные противоречия, «столкновения» цивилизаций проявляются еще более остро, нежели в простых лимитрофах. И еще. Основная часть Казахстана принадлежит к лимбу, а северная его часть относится к платформе российской (евразийской) цивилизации. Приднестровье, в отличие от Молдовы, лежит в зоне лимба, равно как восточные и центральные области Украины и Белоруссии. Лишь западные регионы этих стран, а также Крым входят в полосу лимитрофов.
С.В. Хатунцев резюмирует: в составе Российской Федерации есть (на ее окраинах) и лимитрофные, и лимбовые земли, но преимущественная часть РФ принадлежит к ядру, платформе российской (евразийской) цивилизации. Поэтому, полагает он, продуктивной в кратко- и среднесрочной перспективе может быть глубокая интеграция лишь тех территорий, которые обладают выраженной российской (евразийской) идентичностью. Это значит, что, по крайней мере, до середины нынешнего века в полном объеме в нее следует включать лишь Российскую Федерацию, Казахстан, Белоруссию, Украину и Приднестровье. В отношении других постсоветских территорий и государств, особенно находящихся в области Великого Лимитрофа, нужно придерживаться политики сотрудничества, исходящей из стратегических интересов интегрируемого евразийского пространства. Только на пути глубокого взаимодействия перечисленных стран, являющихся основными центрами силы первого (Россия) и второго (Украина, Казахстан, Белоруссия) порядков, по мнению Хатунцева, могут быть решены многие экономические и политические проблемы как самих этих государств, так и их геополитического окружения. Для разного же рода лимитрофных образований речь должна идти лишь об ассоциированном членстве в ЕЭП, и то на определенных условиях. Только тогда, когда евразийский проект действительно состоится, когда он прочно встанет на ноги, можно будет подумать о более форматном подключении к нему лимитрофных государств и территорий бывшего СССР. В противном случае они этот проект торпедируют, взорвут изнутри, сыграв, таким образом, роль троянского коня XXI века (в качестве примера он приводит ЕС, которому столько проблем уже доставили государства, имеющие в той или иной степени дефицит «евроидентичности» – те же Румыния, Болгария и т.д.). «Хотя бы чему-то история должна нас, в конце концов, научить?!» – вопрошает он.
Таковы концептуальные подвижки С.В. Хатунцева сравнительно недавнего времени. Кроме того, судя по его последним публикациям[27], помимо известных нам сюжетов о Великом Лимитрофе, предметом его пристального внимания становится целый ряд более общих, достаточно серьезных вопросов геополитической науки вообще (со значительным креном в сферу сравнительной социологии культур и цивилизаций). В их ряду: а) изучение цивилизационных ниш (географических «индивидов», или «месторазвитий», по терминологии П.Н. Савицкого), которые в современном мире занимают те или иные культурно-исторические типы; б) геоцивилизационная структура постбиполярного мира вообще и «мира Востока», в частности (в современных условиях Хатунцев включает в него шесть цивилизационных типов); в) подход к происходящей ныне борьбе наций/народов/государств как столкновению глобально-тектонических сил истории и рассмотрение в этой связи перспектив, т.е. исторических шансов на выживание, каждой из имеющихся сегодня цивилизаций; наконец, г) повышенное внимание, которое он уделяет Китаю и России (особенно России!) как двум типам цивилизаций, которые способны бросить перчатку теряющему динамику, увядающему Западу и создать «охранительную» (по его терминологии) социально-экономическую модель глобальных масштабов. (Дело, разумеется, не ограничивается перечисленными вопросами.)
В порядке послесловия
О значимости проделанной С.В. Хатунцевым и, естественно (пожалуй, даже в первую очередь), В.Л. Цымбурским работы, об актуальности самого этого направления, связанного с изучением лимитрофных образований в современном мире, говорит тот факт, что в последнее время этим вопросам уделяют всё больше внимания на Западе. Прежде всего, речь идет об исследованиях и разработке политолога и культуролога Д. Кицикиса[28]. В свое время этот автор предложил концепцию так называемого промежуточного региона, которую позднее обновил[29]. И эта концепция заслуживает тщательного анализа. Однако подробный анализ концептуальных построений канадского автора с греческими корнями (Д. Кицикиса) и – главное – проспективный план его исследований, особенно в контексте набирающей силу геостратегической нестабильности на Ближнем и Среднем Востоке, а также в странах Магриба, выходят за рамки данной статьи.
Завершим на этом и свой комментарий к той интереснейшей полемике, которую на страницах своих работ второй половины 1990-х – начала 2000-х гг. вели два ярких и самобытных отечественных автора – В.Л. Цымбурский и С.В. Хатунцев.
Примечания:
[1] См., например, вторую главу упомянутой работы (Кушнер Б.А. Сто три дня на Западе. 1924–1926. М.; Л.: ГИЗ, 1928).
[2] См.: Лимитроф // Толковый словарь русского языка / под ред. Д.Н.Ушакова. Т. 2, М.: ОГИЗ, 1938, Стлб. 61.
[3] См.: Лимитрофы // Малая Советская энциклопедия / гл. ред. Н.Л. Мещеряков. Т. 4. – М.: Советская энциклопедия, 1929, Стлб.641.
[4] Цит. по: Александров И. Лимитрофы и туранские кузнецы // «День», 1993, № 7 (янв.), с.3.
[5] . См. его знаменитую работу: Fairgrieve J. Geography and World Power. L.: University of London Press, 1915, p. 329–330.
[6] См.: Туровский Р.Ф. Политическая география. М.; Смоленск: Изд-во СГУ, 1999, с. 52.
[7] Как отмечал его друг и биограф Борис Межуев в статье 2006 года, судя по статьям 1990–1993 гг. в журнале «Век XX и мир», а затем и «ПОЛИС», Цымбурский виделся утонченным западником, сторонником единой империи атлантистского Севера, куда на правах одной из основополагающих частей мог бы интегрироваться либерализирующийся горбачевский СССР. Нерв всех основных политологических публикаций В.Л. Цымбурского тех лет (вплоть до появления его рубежной работы «Острова России») состоял именно в утверждении атлантистского выбора СССР, четко заявленного горбачевским руководством в момент войны в Персидском заливе.
[8] См. об этом: Цымбурский В.Л. «Остров Россия» за семь лет // Цымбурский В.Л. Конъюнктуры Земли и Времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования. – М.: Европа, 2011, с. 38.
[9] См.: Цымбурский В.Л. Земля за Великим Лимитрофом: от «России-Евразии» к «России в Евразии» // «Бизнес и политика», 1995, № 9.
[10] См.: Цымбурский В.Л. Народы между цивилизациями // «Pro et Contra», 1997, Т. 2, № 3.
[11] См.: Хатунцев С.В. Новый взгляд на развитие цивилизаций и таксономию культурно-исторических общностей // Цивилизационный подход к истории: проблемы и перспективы развития. Тезисы межвузовской научно-практической конференции (Воронеж, март, 1994 г.). Ч. 1. Воронеж: Изд-во ВЕПУ, 1994.
[12] См.: Русецкий А.В. Проблемы современной политической географии в контексте безопасности лимитрофных стран (на примере Грузии) // Понедельник. Еженедельное издание Южно-Кавказского института региональной безопасности (Тбилиси). 2007, № 35 (сент.).
[13] См.: Цымбурский В.Л. Остров Россия. Перспективы российской геополитики // ПОЛИС, 1993, № 5, с. 9.
[14] По нашему мнению, глубоко верна мысль, высказанная некогда немецким политологом Э. Яном, который отмечал в одной из своих публикаций начала 1990-х гг.: «Понятие “Восточная Европа” несет в себе обобщающую, но прежде всего – разграничительную функцию. Западная Европа, во всяком случае, сознает себя как собственно Европа. Помимо нее, есть еще другая Европа, а именно Восточная. Восточная Европа – это, так сказать, “тоже Европа”, бедная кузина собственно Европы: не Европа состоит из Западной и Восточной, а Европа плюс Восточная Европа составляет “общеевропейское целое”» (Ян Э. Где находится Восточная Европа? // «Мировая экономика и международные отношения», 1990, № 12, с. 67–68). В этом плане интерес представляют также рассуждения С. Хантингтона о том, где проходит т.н. «линия великого исторического перелома», существовавшая на протяжении столетий и отделявшая западные христианские народы не только от православных, но и от мусульманских народов. По С. Хантингтону, это та культурная граница Европы, которая в условиях постбиполярного мира стала политической и экономической границей Европы и Запада (см.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: ACT, 2003, с. 243–244).
[15] Переслегин С.Б. Самоучитель игры на мировой шахматной доске. М.: ACT; СПб.: Terra Fantastica, 2006, с. 26.
[16] Вот как (со ссылкой на работу Т. Джордана) определяет ее переменчивый геополитический статус отечественный географ Д.В. Заяц. Его «формула» гласит: 1) сильная Германия + слабая Россия = явное доминирование Германии в Польше; 2) слабая Германия + сильная Россия = наоборот, доминирование России в Польше; 3) сильная Германия + сильная Россия = вообще нет Польши (она теряет свою суверенность и поглощается другим государственным «организмом» или «организмами», как это было при трех ее разделах). Современные российские политгеографы В.А. Колосов и А.И. Трейвиш добавляют к этим трем позициям еще одну – четвертую. По их мнению, слабая Германия + слабая Россия = сильная Польша (в качестве примера они приводят Польско-Литовское государство XVI–XVIII вв.) См.: Заяц Д.В. В поисках оптимального районирования мира.
[17] Хантингтон С. Указ. соч., с. 238. См. также: С. 240.
[18] Дергачев В.А. Геополитика: Учебник для вузов. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004, с. 52.
[19] См.: Переслегин С.Б. Указ. соч., с. 98, 136, 137.
[20] Цымбурский В.Л. Народы между цивилизациями // Он же. Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы. 1993–2006. М., 2007, с. 134.
[21] Там же, с. 200.
[22] Цымбурский В.Л. Циклы «похищения Европы» // Он же. Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы. 1993–2006. М.: РОССПЭН, 2007, с. 46.
[23] Шаповалов В.А. Конфликтология в контексте современных тенденций общественного развития // Региональные конфликты в контексте глобализации и становления культуры мира: Сб. научных материалов. М.; Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006, с. 8.
[24] Цымбурский В.Л. Остров Россия. Геополитические и хронополитические работы. 1993–2006. М.: РОССПЭН, 2007, с. 251, 252–253.
[25] Здесь и далее мы ссылаемся на его ключевую работу по данной проблематике, датированную 2008-м годом: Хатунцев С.В. Структура и состав лимитрофных (межцивилизационных) земель Старого Света. 24 декабря 2008 г.
[26] .: Хатунцев С.В. Мысли вслух о Евразийском Союзе // Развитие и экономика (альманах), № 2. март 2012 г.
[27] См., например: Хатунцев С.В. Лимитрофы – межцивилизационные пространства Старого и Нового света // ПОЛИС, 2011, № 2; Он же. Этапы освоения цивилизационных ниш и перспективы цивилизационно-исторического процесса; Он же. Что век грядущий нам готовит?
[28] 40. См. об этом подр.: Агапеева К. Концепция «Промежуточного региона» Димитриса Кицикиса. 19 июня 2012 г. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.geopolitica.ru/node/43#.WHt-xNSLQsY.
[29] См.: Кицикис Д. Роль Промежуточного региона в глобальной войне. 19 декабря 2011 г. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://evrazia.Org/ article/l866.
