Бикбов А. Т. Грамматика порядка: историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность. М.: Изд. Дом Высшей школы экономики, 2014.
Объяснению «строения» социологии посвящены сотни учебников, но книга социолога Александра Бикбова — пособие другого типа. Это отчет о проделанной работе, о выявленных случаях малых достижений и многочисленных провалов науки, а также рекомендации, как навести порядок, чтобы не было стыдно перед западными коллегами, обычно предстающими у нас проверяющими инстанциями, англосаксонской «княгиней Марьей Алексеевной», с мнением которой все должны считаться. И чтобы порвать с шаблонами коллег, плетущихся в хвосте истории, и не прийти к тем же плачевным результатам, автор вносит изменения в профессиональный синтаксис и семантику, создает свою частную семиосферу — желающим «поговорить о социологии» предлагается делать это посредством новой «грамматики».
Отмечу сразу, что перемены грамматик не такой пустяковый, как кажется многим, прием. К примеру, если одна грамматика предлагает говорить о «русской философии», то другая — о «философии в России», поэтому значимые эпизоды в первом случае, в другом нарративе считаются преувеличениями и подлежат коррекции. В этом нет ничего плохого, поскольку разнообразие интерпретаций единого избавляет нас от стереотипов.
В любой науке наступает время разрыва с традицией, ревизии накопившегося «капитала», и поводом может стать сугубо технический, казалось бы, момент — разбор инструментальных проблем по своей специальности, а затем пересмотр основных теорий практик. Сначала все воспринимается как легкое смещение акцентов, а в итоге — новая «оптика», смещается горизонт, предметы меняют очертания, другие просто исчезают, потому как не воспринимаются, их «не видят», зато появляются другие объекты.
История показывает, что незначительные, казалось бы, модификации грамматики неожиданно приносят интересный результат, и из множества случаев укажу лишь один. Например, Данилевский, решив пересказать всемирную историю используя «грамматику», взятую из естествознания, повел разговор не о степени развития, как то было принято у историков, а о типе, и используя для классификации явлений систему из ботаники, вместо иерархической и линейной истории цивилизаций получил сосуществование культурно-исторических типов, изменив тем самым привычный ландшафт, открыв невидимые ранее перспективы для политики[1].
Но вернемся к нашему автору, который рассказывает о порядке не только и не столько в социологии, сколько в гуманитарном знании.
Использование термина «грамматика» при маркировке итогов работы и типа исследования давно полюбилось гуманитариями разных профилей: «грамматика управления»[2], «грамматика власти»[3], «грамматика политического долга» [4], «грамматика культуры»[5], «грамматика общества»[6], а опубликованная в 1856 г. книга Оуэна Джонса «Грамматика орнамента»[7] вдохновила парочку «артистов искусств» на перфоманс в галерее The Tetley (2014), названный ими «The Grammar of Order» — «Грамматика порядка».
У нас в том же году появилась книга, где «грамматика» не просто метафора, но заявка на методологию гуманитарного знания с последующей программой наведения порядка в социальной науке.
Та грамматика, которая представляет раздел языкознания, дает нам способы построения правильных, осмысленных отрезков речи — предложений, текстов. А что предлагает «грамматика порядка» Александра Бикбова?
Формально он устраивает разбор понятий, которые вслед за рядом перечисленных им исследователей воспринимает как «социальные институты», а они, в свою очередь, являются материализованными понятиями, так что выясняя смысл понятий, мы выявляем и «центры сил». В итоге, подобного рода грамматический подход дает нам, среди прочего, и интеллектуальную карту России в ее прошлом и настоящем, а также контуры того, какой ей следует быть после переоценки ценностей, точнее, разбора ряда понятий.
Последнее для автора важнее всего, поскольку он хочет не только прояснить нам смысл ключевых для его отрасли знания понятий, но и вытеснить за пределы профессионального круга ряд социальных институтов и определенного рода персон, проходящих по ведомству министерства образования и науки. Так что «грамматик» Бикбов своей книгой предлагает нам не только правила создания научных текстов, но и указывает способы изменения существующего, принципы формирования новой реальности, и потому, совершенствуя социологию, он содействует и спасению России.
В таком ракурсе книга становится интереснее и ее автор может рассчитывать на расширение круга читателей, потому что судьбами Отечества озабочены не только ученые, но и, к примеру, политики.
Поскольку в понятиях, которыми мы пользуемся как «просто словами», нередко содержится «эскиз нашего будущего, а отчасти — и указание мест, которые нам в нем определены» (с. 10), и живем мы «в иллюзорном мире открытого настоящего и любых возможных исходов», автор предлагает не ждать милостей от судьбы, а самим задать правильный вектор, обрести верный путь. Разбираясь с понятиями, он хочет определить будущее, придать ему нужный вид уже здесь и сейчас, для чего необходимо заставить читателей иначе переживать время и оценивать прошлое, избавить их как от «мертвецов», репрезентаций прошлого — будь то классики или термины, так и от девиаций настоящего, допускаемых из-за изъянов в устройстве существующих академических институций.
И здесь самый интересный момент всей книги — формирование группы лиц, подлежащих исключению из научного сообщества, которые поведут страну в нужное им будущее. Автор книги конечно же не первый, кому приходится заниматься сепарацией. Задача еще всякий раз усложняется тем, что исключать приходится лиц, часть которых обладает авторитетом в определенных кругах, и необходимо обосновать, убедить общественное мнение в необходимости исключения.
«Грамматика порядка», по сути своей, есть обоснование того, кого и почему необходимо «развенчать» — разоблачить, указать дурные стороны, лишить прежнего уважения и общественного признания, переместить из центра на периферию, развенчать «героев», показать их маргинальность, вытеснить на задворки истории. Подобными «развенчаниями» полна жизнь науки и искусства, где смены парадигм происходят под возгласы «Долой!»: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч., и проч. с парохода современности» (футуристы, 1912), «философию за борт» (марксист Минин, 1922).
Один из героев той поры «переоценки ценностей» — Виктор Шкловский, объясняя суть формального метода в литературоведении, определил его так: мы не развенчиваем произведения писателей, а развинчиваем их, сосредоточившись на том, как «делалось» произведение.
И «грамматик» Бикбов занят исключительно тем, как и кем «делались» понятия социальной науки, разбирая «агрегаты» на «детали», а их на составные части. Но и не ставя целью непременно развенчание, именно через формальное «развинчивание» мы и достигаем первого. Своей «грамматикой порядка» Бикбов предпринимает именно развенчание «Академии»[8]. И делает он это, «развинчивая» социологию, чтобы выявить все «нечувствительно присутствующее в реальности» и встроенное в ее восприятие, и потому определяющее оптику настоящего и контуры будущего.
Большую часть книги автор демонстрирует свое умение разбирать конструкции, «развинчивать», когда целое («средний класс», «гуманизм» и др.) разбирается до всех составляющих, демонтируя как конструкцию «СССР», так и постсоветскую Россию. Примечательно, что в той части текста, где разбирается СССР, остатки советских граждан из научного сообщества с трудом узнают свое отечество.
Разбирая СССР на концепты, привлекая источники, автор использует их согласно правилам своей грамматики, в итоге его продукт подобен картине средневекового художника, представляющего зрителям заморского верблюда посредством трансформации хорошо известной в этой местности лошади. Впрочем, автор «Грамматики порядка», подобно формалисту Шкловскому, использовавшему прием «остранения», стремится достичь не узнаваемости вещи, а изменения отношение к ней. Для того и задается Бикбовым новая грамматика, чтобы изменить отношения к объектам и персонам, противоестественным сути социальной науки.
Но показав умение разбирать, «развинчивать», автор социального демонтажа демонстрирует и умением собирать. Только итог сборки — это уже не прежние конструкции, а измененные соответственно новым проекциям, «правильным» установкам сознания, так что в результате какие-то агрегаты исчезают,
«Академия» избавляется от части отделов и теряет некоторых членов. Для автора «Грамматики порядка» это является политической задачей настоящего ученого, которому следует особенно тщательно проводить изыскания, выявляя всякого рода девиации, мимикрии, такие как «евразийство», «традиционализм», «этнопедагогика», «православная социология» и прочее, что «сверху» никто вроде бы не санкционировал, но оно почему-то присутствует в научном сообществе как его естественная составляющая.
Грамматик, для наведения в «Академии» порядка, берется за анализ «операций со смыслами», поскольку коллеги склонны маскировать свои политические предпочтения, в частности, посредством перекодирования «нормальных» классиков прошлого, и под видом «постклассических подходов» заниматься в образовательных и исследовательских учреждениях разрушительной работой, пропагандой, как например Дугин, который, профессорствуя на социологическом факультете МГУ, превратил «Храм науки» в Бедлам.
И чтобы избавиться от проживающих внутри «Академии» чуждых элементов, следует взять на вооружение новую «грамматику», которая не допускает неправильных форм, «бессмысленных» публичных речей или текстов, создавая условия лишь для чистой науки и счастливой жизни.
Социология для автора книги, вся ее профессиональная и понятийная «механика», не составляет принципиального исключения из ряда социальных и гуманитарных дисциплин (с. 408), и здесь мы имеем дело с институционально заданными смыслами, где среди оснований замечены явные и неявные политические предписания, бюрократические императивы, связь науки с государственным аппаратом. Избавиться от этого невозможно, а потому нужно управлять процессом, воздействовать на ситуацию. Начинать надо с депортации из «Академии» прежде всего тех субъектов, которые «расово чувствительны», демонстрируют «академический расизм».
Стоит особо отметить, что эта книга не только для коллег по цеху, но и для студентов, которых гораздо легче приучить к тому, как следует воспринимать настоящее, используя правильную морфологию и синтаксис.
Но где «грамматика», там непременно прилагается и «словарик», также составленный автором еще до публикации книги. Здесь читатель найдет перечень «традиционалистов», «здоровых консерваторов», «патриотов», кто «ультраправые взгляды транслирует в виде «чисто академических» пересказов, кто с кафедры предлагает студентам, без критического комментария, превознося особую теоретическую важность околофашистских «классиков» и их эстетическую привлекательность» [9]. В том словарике «врагов нормального общества» имеется таблица, «образчиков расистских суждений», с указанием имен и должностей авторов. Таблица пока невелика по объему, однако всегда можно попросить студентов, в рамках исследования «социологии философии», фиксировать всякого рода «уклонения» от курса, таким образом, участвуя в формировании эмпирической базы для науки, они посодействуют и ее очищению.
Печально известный в свое время деятель Министерства народного просвещения Магницкий, прибыв в 1819 г. в Казанский университет, начал ревизию с того, что собрал у студентов конспекты лекций и, выявив неблагонамеренных лекторов, вскоре уволил часть профессоров. И желание у него было одно — послужить во благо Отечества.
Собственно, того же самого хочет и автор «Грамматики порядка». Только вот в «логике повышенной антирасистской чувствительности», в которой он пребывает, можно многое воспринимать не тем, чем оно является на самом деле. И где гарантия, что борьба с чувствительным к расизму сознанием завтра не перенесется на другие «способы социальной систематики», поскольку и они окажутся неприемлемыми для «особо чувствительной группы»? Ведь говоря о расизме, автор имеет в виду не только явные или завуалированные суждения о превосходстве рас, наций, народов, не только рефлексии о цвете кожи и типе крови, но и вообще о всяком чувстве превосходства, выделенности в особую категорию, так что для «особо чувствительных» и система научных званий может восприниматься как дискриминация.
Для текста, повествующего о правильном переустройстве мира, особенно высока вероятность политической конвертации, вовлечения в круг читателей лиц, наделенных административным и финансовым ресурсом и заинтересованных в захвате и удержании власти. И нет ничего лучше, как почитать им, среди прочего, и «Грамматику порядка», автор которой не мыслит на старый манер «об истине», а обосновывает наведение порядка в науке. Исходя из того, что имеются социальные силы, «организующие использование языка» (с. 414), он предлагает подавить те из них, которые организуют это использование в превратных целях, и призывает вместо критики «языковых практик» заняться критикой их «носителей», клеймить не столько тексты, сколько их авторов.
В уже цитированной выше статье-словарике «Вирус расизма в российском образовании», в значительной части используемой и в книге, автор сожалеет, что материал образовательных курсов «редко документирован и в целом мало доступен», что затрудняет ему иллюстрацию расистских и неофашистских взглядов, представленных в высшем образовании. Впрочем, организовав ряд прикладных исследований в формате «социологии философии» под видом составления «интеллектуального ландшафта» факультета или кафедры, можно получить необходимый материал, обеспечив точное «целенаведение» на нежелательное для сообщества лицо.
Все это позволит создать в «Академии» своеобразную «полицию мысли», представители которой имеют списки для «очистки», в составлении которых примут участие студенты, аспиранты и преподаватели, объединенные «схожей социальной чувствительностью» и нетерпимые ко всякого рода представителям «инволюции». Теоретическое обоснование для этой кампании уже имеется —«Грамматика порядка», ну а исторических прецедентов тому полно.
Примечательно, что ратуя за равноправие, демонстрируя тонкую организацию своей души, автор весьма нетерпим к иным формам «социальной чувствительности», а также делит сообщество на тех, кто приличный ученый, а кто всего лишь продукт инволюции. Пока это, к примеру, евразийцы, завтра ими могут стать патриоты, потому что они невольно содействуют национализму, затем представителями инволюции окажутся консерваторы, за связь с прошлым и осторожность в настоящем; затем все те, кто просто мыслит иначе, используя иные «грамматики».
В общем, старая история, у истоков которой Платон, предложивший проект идеального государства, при построении которого пришлось бы запретить часть музыкальных жанров и заткнуть рот неугодным поэтам.
Впрочем, мне не только понятен замысел автора, но и приемлемы частью некоторые его выводы и оценки. Меня тоже угнетает понижение критериев научности в «Академии», из-за чего внутри нее беззаботно проживают квазиученые, создающие псевдо-науки и симулятивные учреждения. Я согласен с суждениями Александра Бикбова по поводу дерегуляции учреждений, оставшихся в «перестройку» без заботы со стороны государства, и что, лишившись внешнего контроля, они не смогли самоорганизоваться и обеспечить качество продукции.
Однако объясняя дерегуляцию академических институций прекращением контроля со стороны государства, обеспечивающего качество, строгость критериев, автор не говорит о том, что следует делать государству сегодня, все надежды он возлагает на сообщества, поскольку они способны к самоконтролю, самоорганизации. Но почему же сегодня они вдруг могут, а раньше не могли?
Для начала автор призывает сообщество приступить к избавлению от «расистов» всех мастей. Примечательно, что призывая исключать из числа равноправных участников дискуссии всех, кто не является апологетом равноправия, автор сам уподобляется своим оппонентам, следуя бинарным оппозициям «свои — чужие», «настоящие — мнимые». Впрочем, в борьбе все средства хороши, только так и можно разорвать с проклятым прошлым и построить гражданское общество. Так что очищение «Академии» является процессом не только и не столько научным, и потому автор призывает коллег создавать в своих учреждениях политические организации (с. 430), которые займутся делигитимизацией обладателей «расистской чувствительности» среди ученых и преподавателей. И только когда сообщество освободится от инволюционных типов, тогда и можно будет начать обсуждение принципов новой социальной науки.
Итак, автор настоятельно рекомендует создать в «Академии» политическую организацию, сочетающую в себе просвещенную инквизицию и научный партком, имеющую право выявления всякого рода «ересей» и ревизионизма, с последующим клеймением и коллективной стигматизацией. Так что среди «еретиков» могут оказаться не только реальные «грешники», но и просто инакомыслящие, следующие общим целям иными путями, использующие другие методы, любители экспериментов, синтезов. Все они могут быть восприняты, как отклонения от нормы, пишущие и говорящие в нарушение новой грамматики, которую решено считать единственно принятой.
И если все пойдет по такому сценарию, то при «чистке» рядов сторонники новой «грамматики» удалят из истории философии и Хайдеггера (сотрудничал с нацистским режимом), и Вл. Соловьева (неоднократно грезились черти), да и многих мыслителей.
Начав с избавления от «чужеродных элементов», достигая чистоты рядов, «Академия» утратит многообразие и конкуренцию. Будет новый порядок, где чувствительная к разным инакомыслиям единообразная масса, убежденная в своей правоте, покажет себя такими же фанатиками, как «красные профессора», с которых начиналась «советская наука», в трех главах развенчиваемая и развинчиваемая автором книги. которая, хотя и писалась для пользы социальной науки, получилась текстом, призывающим ученых стать реальными политиками, соучастниками репрессий в отношении тех, относительного кого уже составлены списки, а также готовятся новые.
Одним словом, предлагается начать с очищения рядов от «ненаучно мыслящих», а закончится все запрещением всякого инакомыслия в науке.
Книга у Бикбова получилась хорошая. Плохой текст не было бы желания читать и откликаться на него. Наблюдения автора, большей частью, интересны и некоторые рекомендации приемлемы, но с ограничениями, в противном же случае, при определенных условиях «Грамматика порядка» может уподобиться «Молоту ведьм» средневековых инквизиторов. Надеюсь, до этого не дойдем, и книга Александра Бикбова останется в истории социологии примером апологии политической активности в науке, где ключевую роль играет не государство, а сообщество ученых, наделенных особой социальной чувствительностью.
[1] Данилевский Н. Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. 1869.
[2] The Grammar of Governance’ // Critical Discourse Studies. Vol. 8. Issue 1, 2011.
[3] The language and the grammar of political power: a comment on Polsby. Political Studies, 27, (4). The Grammars of ‘Power’: Between Contestation and Mediation // Theoria: A Journal of Social and Political Theory. № 111. Democracy and Power (2006). The Grammar of PoliticsWittgenstein and Political Philosophy . 2003.
[4] The grammar of political obligation // Politics, Philosophy & Economics. 2014.
[5] Understanding Intercultural Communication: Negotiating a Grammar of Culture (2013). A Grammar of the Languages of Culture: Literary Theory and Yury M. Lotman’s Semiotics // New Literary History. Vol. 9. № 2. Soviet Semiotics and Criticism: An Anthology. 1978.
[6] The Grammar of Society. The Nature and Dynamics of Social Norms. 2005.
[7] Owen Jones. The Grammar of Ornament.
[8] Под «Академией» автор понимает, в совокупности, как университеты, так и исследовательские центры.
[9] Вирус расизма в российском образовании // В брошюре «Острая необходимость борьбы», изданной в мае 2010 к одноименной выставке Николая Олейникова в галерее Paperworks (Москва). Здесь выделены центры расисткой и ультраправой «образовательной сцены» — социологический факультет МГУ, кафедра философии Барнаульского педагогического университета, кафедра социологии Горно-Алтайского государственного университета, отдельные кафедры МГИМО.
