РI продолжает обсуждение книги Ольги Леонидовны Фетисенко «“Гептастилисты”: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики: (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX – первой четверти XX века)». СПб.: Пушкинский Дом, 2012. Хотим сообщить нашим читателям, что монография о «гептастилистах», наряду с двумя другими трудами, была в этом году удостоена премии «Наследие русской мысли им. Н.А. Бердяева». Торжественное вручение премии пройдет 25 марта 2015 года в зале заседаний Ученого совета МГУ имени М.В. Ломоносова (Фундаментальная научная библиотека МГУ имени М.В. Ломоносова).
***
В книге о великом русском консерваторе (недавно опубликованной в серии «Жизнь замечательных людей»), принадлежащей перу профессора О.Д. Волкогоновой, прямо говорится: «Попытка опубликовать все труды Константина Николаевича Леонтьева предпринята уже в наши дни. Но и это прекрасное академическое издание Полного собрания сочинений и писем К.Н. Леонтьева в 12 томах с превосходным справочным аппаратом до сих пор не завершено. Так что некоторая “интрига” в леонтьевоведении сохраняется в связи с ожидающимся выходом следующих томов – в них могут быть не публиковавшиеся ранее письма и материалы»[1].
Нисколько не опровергая умозаключений маститого профессора и при этом имея определенный задел в истории русской мысли[2], хочу сместить акценты на главное. А именно на то, что леонтьеведение хотя и прирастает новыми открытиями в виде рукописей, документов, писем, воспоминаний, связанных с именем и обширнейшей деятельностью К.Н. Леонтьева[3], его качество, формы и направленность задаются верной концептуальной призмой, а затем интерпретацией источников и их введением в научный оборот.
Само собой разумеется, такая работа требует как методологической культуры (нахождения своего места между крайностями презентизма и антикваризма) и знания предмета, так и особой, возрастающей с годами влюбленности в последний.
При том, что фигура Леонтьева уже давно олицетворяет собой русский консерватизм как таковой (взятый главным образом в его интеллектуальной и духовной ипостасях), а значит, он не обделен вниманием со стороны современных исследователей – Д.М. Володихина, К.М. Долгова, А.А. Королькова, Г.Б. Кремнева, А.В. Репникова, С.В. Хатунцева и др., – это обстоятельство не отменяет факта особой эмоционально-волевой нацеленности на существо консерватизма.
Таковая, на мой взгляд, просматривается в многочисленных трудах (докторской диссертации в форме монографии[4], фейерверке статей и выступлений на конференциях различного уровня) российской исследовательницы Ольги Леонидовны Фетисенко[5]. Причем, дополнена эта эмоционально-волевая нацеленность вполне рациональными процедурами: историко-литературным описанием и анализом, сравнительно-исторической методикой, источниковедением и академической текстологией плюс проработанной культурно-философской рефлексией.
В таком контексте совсем иначе звучат излюбленные литературно-философские и исторические темы Леонтьева – «Восток», «Россия», «славянство», ранее зафиксированные и осмысленные в виде «восхождения на Афон» (К.М. Долгов), «славянской темы» (В.И. Косик), «Восточного вопроса» (К.А. Жуков), «русского будущего» (Г.Б. Кремнев), «судьбы России» (А.В. Репников) и т.д. Речь идет о неявном, но всё же «воплощении» в художественных, публицистических и бытийных практиках указанного периода идеи «новой восточной культуры», или гептастилизма, философски, политически и культурологически разработанную К.Н. Леонтьевым на основе его опытов встречи с Востоком, этим культурно-политическим антиподом Запада.
При этом любопытен как сам факт эвристики «гептастилизма», так и его дальнейшая разработка, а также попытки верификации. Для этого целесообразно вспомнить свидетельства самой О.Л. Фетисенко: «В известных текстах Леонтьева такого слова мы не увидим. И вообще оно какое-то странное и не русское это слово, да. Поразмыслив над его этимологией, мы увидим здесь греческие корни и так догадаемся, что это такое: “эпта” – “семь”, “стилос” – “столб”, “основа”. Столп, столб, не знаешь еще, как и писать сразу, семистолбие, семистолпники.
Итак, в опубликованных текстах нет, есть в одном из писем: одному из будущих ближайших учеников, а тогда только-только новому эпистолярному знакомому Осипу Ивановичу Фуделю Леонтьев начинает рассказывать о своем учении, говорит, что он полушутя придумал такое слово “эптастилизм”, даже пишет перевод – “семистолбие”. Начинает перечислять какие-то пункты, потом бросает и говорит: “Впрочем, вы можете в Москве узнать у таких-то”. Начал табличку рисовать, да бросил, скучно стало, вот у них узнаете. Это единственный источник был известный леонтьевский.
Второй источник – из мемуарной прозы, тоже один из учеников Леонтьева, Григорий Замараев в своем мемуарном очерке, счастливо переизданном в знаменитом двухтомнике, который, если я не ошибаюсь, открывал здешнюю серию «Русский путь», двухтомник 1995 года, “Леонтьев: Pro et contra”, там этот очерк есть, вот Замараев там пишет: “Нас, кружок учеников, Леонтьев называл ‘анатолистами’, ‘восточниками’, или ‘гептастилистами’, желая показать…” И вот пол-абзаца про это, и всё, тоже без пояснений осталось, не откомментировано никак. А как это откомментировать, когда материалов нет. И вот меня лет десять мучила эта загадка. Ну, еще анатолисты – на худой конец понятно. Ну да, мы знаем у Леонтьева: восточный союз, восточная культура. Знаем всё, что стоит за идеей Царьграда для него и для ряда его выдающихся современников, как Достоевский или Николай Яковлевич Данилевский и т.д.
Тут немножко понятно. Но что за гептастилисты? Ну невозможно же спать спокойно, пока не поймешь, что это! А ничего нет, никаких подсказок. Начинаешь приблизительно думать: надо перечитать всего Леонтьева, надо найти хоть что-то похожее, что это за идея столпов? Ну, столпы – это наверно столпы; это, наверно, дом, храм, какие-то архитектурные идеи. Но почему семь? Понятно почему: “Премудрость созда себе дом”, – вероятно, – “утверди столпов семь”? Да, немножко начинаешь понимать. Но к чему бы это, что такое? Леонтьев – предтеча софиологии? Или что здесь такое?»[6].
Как видим, загадка вполне нестандартная, потребовавшая немало усилий по выдвижению адекватной гипотезы для её решения. Таковая пришла не сразу: «Подсказку первую послал он в письме к Тертию Ивановичу Филиппова, поэтому хорошо, что эти книги параллельно шли и так вот на свет Божий появились вместе. В одном из писем к Филиппову, не датированном, начало письма не сохранилось, я датирую 1885-м годом, концом 1885-го, после смерти Данилевского как раз, Леонтьев как о чем-то известном и прежде уже обсуждавшемся говорит, что его мечта оторваться от текущей газетной работы и закончить книгу “реальных пророчеств” о России, которую он хочет назвать строкой Священного Писания, тоже известно какой – да, он её и называет “Премудрость созда себе дом и утверди столпов семь”.
Но ему всё некогда заняться этой книгой. Дальше мы узнаем, что на писание этой книги его благословил его старец и духовник Амвросий Оптинский, что он эту книгу обсуждает с друзьями, что он думает о ней, но вот не пишет ничего. Потом попадается еще один источник, уже опубликованный, но на него меньше обращали внимание, поскольку он не переиздавался с 1905 года, это письмо Леонтьева тоже одному ученику его, Якову Андреевичу Денисову, который стал потом известным стиховедом, был профессором в Харьковском университете.
Там он так говорит: всё никак мне не закончить статью о Данилевском, да и семь столпов – вот подойду поближе, начну и боюсь. Леонтьев-то, который не страдал “умственной” боязливостью, робостью чего же тут боится?! В письмах к Филиппову он говорит, что боится несвоевременности. Вот они часто обсуждали: какая-то тема разговор какой-то политический, философский, он благовременный или неблаговременный. И Леонтьев говорит, вот пока не благовременный, “я могу эти свои мысли изложить в записке, которую через вас передам Государю”. Т.е. он не решался это печати предавать»[7].
Однако для продвижения вперед понадобилось настоящее чудо, которого сподобился московский исследователь русского консерватизма и наследия К.Н. Леонтьева – Г.Б. Кремнев. Именно он обнаружил в Архиве древних актов (РГАДА) десять архивных единиц, непосредственно касающихся леонтьевского учения о «семистолбии», а затем любезно поделился этой находкой с О.Л. Фетисенко. Далее – формализация главных задач исследования: «выявление основных положений учения о “гептастилизме” в леонтьевских произведениях как завершенных и опубликованных, так и оставшихся неизданными», «установление генезиса, времени становления и расцвета леонтьевской школы “гептастилистов”»[8].
То, что их решение осуществлено блестяще, – нет никаких сомнений, как показывают полученные результаты. Так, О.Л. Фетисенко убедительно доказано, что леонтьевская программа «новой восточной культуры» возникла и кристаллизовалась в условиях достаточно принципиальной и жесткой полемики с различными представителями русской религиозной общественно-политической мысли – И.С. Аксаковым, Н.П. Гиляровым-Платоновым, М.Н. Катковым, кн. В.П. Мещерским, Н.Н. Страховым, Вл.С. Соловьевым, С.Ф. Шараповым и др.
Особый план – это полемика с русскими писателями и поэтами Ф.М. Достоевским, Л.Н. Толстым и А.А. Фетом.
Первичные интуиции этой концепции, хотя и прорисованы в «Письмах о восточных делах», где говорится о религиозной, философской, политической, юридической, экономической, бытовой и художественных идеях, составляющих остов всякой культуры[9], но о конкретном наполнении можно говорить в период «акмэ» «гептастилизма» (1883–1888). В частности, именно в этот период Леонтьевым задумана книга о «культурном храме», об идеалах и «реальных пророчествах будущей культуры»[10], которой так и не суждено было быть завершенной и опубликованной. Равно как и изоженной в виде записки императору… Но именно в этот период рекрутируются «солдаты гептастилической армии» – И.И. Кристи, А.А. Александров, Н.А. Уманов, Я.А. Денисов, Г.И. Замараев и др.
Леонтьевская мысль здесь сконцентрирована как на одном из главных прототипов будущего общества и его культуры (а именно – Афоне), так и на социальном устройстве государства будущего, аскетизме, сословности, эсхатологии. И несмотря на причудливые рисунки и образы (аналогии будущей культуры с миром зоологическим), Леонтьева главным образом интересовал дух и соответствующие качества социокультурной системы. А они во многом были предопределены византийским культурным кодом и многообразным историческим опытом, получившими свое выражение в житиях святых (отсюда интерес к греческой, а затем и русской агиографии), византийской политической культурой и, что естественно, в восточном быте.
Увы, история России пошла по-иному, нежели то рисовалось великому русскому консерватору, руслу. Она же в виде разнообразных обстоятельств не была благосклонна к его идеям (несмотря на все усилия его учеников и последователей). Но сегодня, когда мы имеем возможность знакомиться с полноценным объемом работ К.Н. Леонтьева, его черновиками и перепиской, всё явственнее приходит понимание сверхреалистичности его замыслов, рецептов и пророчеств.
Само же «переоткрытие» этих идей стало возможным благодаря той интриге, которую породила О.Л. Фетисенко своей неуемной жаждой показать настоящего Леонтьева. Нужно заметить, что она замечательно справилась с этой задачей, ведь ожидание новых (дополнительных) томов работает не только на гипотезу исследовательницы, но и на теоретико-мировоззренческую завершенность позиции отнюдь не «одинокого мыслителя».
[1] Волкогонова О.Д. Константин Леонтьев. М.: Молодая гвардия, 2013. С. 445. (курсив – О.В.).
[2] Муза Д.Е. В поисках духовной Родины. Проблема культурной идентичности в русской религиозно-философской мысли XIX – ХХ в. в. Монография. Донецк: «Лебедь», 2005. 176 с.; Муза Д.Е. К.Н. Леонтьев как философ истории: попытка уточнения концептуальной позиции // Вісник ДонНУЕТ. Серія: Гуманітарні науки. Донецьк: ДонНУЕТ, 2011. № 2. С. 27 – 34; Муза Д.Е. Философия истории К.Н. Леонтьева и современный цивилизационный процесс // К.Н. ЛЕОНТЬЕВ: «Боюсь, как бы история не оправдала меня…». Сборник материалов «круглого стола», посвященного 180-летию выдающегося русского философа (Донецк, «Русский центр» ДонОУНБ им. Н.К. Крупской, 13 января 2011 г.) / Отв. ред. Д.Е. Муза. Донецк: Изд-во «Ноулидж», 2011. С. 45 – 68; Муза Д.Е. К.Н. Леонтьев и Р. Генон: два взгляда на архитектонику, процесс и цель истории // Традиція і традиціоналізм: матеріали круглого столу (Донецьк, 11 листопада 2011 р.). Донецьк: ІПШІ „Наука і освіта”, 2011. С. 24 – 27; Муза Д. Е. Парадоксы неинституционализированной русской историософии (феномен К.Н. Леонтьева) // Русская философия: история, методология, жизнь [Текст] / отв. ред. Аляев Г., Суходуб Т. Полтава: ООО «АСМИ», 2011. С. 694 – 702. – (серия «Украинский журнал русской философии. Вестник Общества русской философии при Украинском философском фонде»; вып. 10); Муза Д.Е. Леонтьевская модель истории истратегема пути русской цивилизации// Материалы международной научной конференции «Русская идентичность и будущее православного мира в эпоху глобализации», посвященной 180-ти летию со дня рождения и 120-ти летию со дня смерти К.Н. Леонтьева (Санкт-Петербург, исторический факультет Санкт-Петербургского университета, 6.10.2011 г.); Муза Д.Е. Загадки эсхатологии К.Н. Леонтьева (к постановке проблемы) // Есхатологічна проблематика у філософії та культурі російського Срібного віку. Вип. 18 : Матеріали Міжнародної наукової конференції 2012 р. / Ред. колегія: В.С. Возняк (головний редактор), В.В. Лімонченко, В.С. Мовчан. – Дрогобич : Редакційно-видавничий відділ Дрогобицького державного педагогічного університету імені Івана Франка, 2012. С. 281 – 289; Муза Д.Е. Константин Николаевич Леонтьев: личностный миф и драма идей в контексте поиска духовного смысла истории: Монография. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. 168 с. ( 2-е изд., испр., 2015).
[3] «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания // Приложение к Полному собранию сочинений и писем К.Н. Леонтьева в 12-и тт. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль 2012. 750 с.
[4] Фетисенко О.Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики: (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX – первой четверти XX века). СПб.: Пушкинский Дом, 2012. 784 с.: илл.; 24 с.; вклейки.
[5] Которая вместе с В.А. Котельниковым осуществляет редактирование Полного собрания сочинений и писем К.Н. Леонтьева.
[6] Стенограмма презентации книг О.Л. Фетисенко «Гептастилисты…» и: «Пророки Византизма»: Переписка К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова (1875-1891) / Сост. О. Л. Фетисенко. СПб.: Пушкинский Дом, 2012. 728 стр. (20 апреля 2012 г.) // http://rhga.ru/science/conferences/rusm/stenogramms/fetisenko.php
[7] Там же.
[8] Фетисенко О.Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики (идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX – первой четверти XX вв. Автореферат диссертации в форме монографии на соискание ученой степени доктора филологических наук. СПб.: РАН, ин-т русской литературы (Пушкинский дом), 2012. С. 7.
[9] Конечно, леонтьевское теоретизирование может показаться абстрактным в свете уточненных позже культурных универсалий. К примеру, Э. Кассирером, построившим типологическую схему культуры: миф, религия, искусство, язык, история и теоретическое знание (наука). Cм.: Кассирер Э. Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры // Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. С. 523. Однако для Европы эпохи модерна именно наука выступила главным средством освобождения индивида, против чего, собственно, так протестовал Константин Николаевич. Напротив, для России и иных цивилизаций эта конфигурация элементов должна носить иной, трансцендентно-значимый характер, поскольку их цель – не земной, «всемелкий Эдем», а торжество великих идей.
[10] «Пророки Византизма»… СПб.: Изд-во «Пушкинский Дом», 2012. С. 305.
