Людвиг фон Мизес, великий «украинский» экономист

РI: Недавняя инициатива Министерства экономического развития по выходу из кризиса за счет сокращения доходов населения страны в очередной раз заставила нас задуматься: какую же идеологию исповедуют представители так называемого «экономического блока» российского правительства? Общеизвестно, что начиная с реформ Гайдара, шоковой терапии 1992 г. и последовавшей «ваучерной приватизации» по Чубайсу главенствующие позиции в экономической теории и практике занимают люди, называемые «либералами» и «монетаристами» (за четверть века их господство прерывалось лишь однажды, меньше, чем на год – это были месяцы, когда правительство Примакова-Маслюкова совсем не монетаристскими и не либеральными методами вытащило страну из той пропасти, в которую ее столкнули «младореформаторы»). Но кто был автором того «символа веры», который исповедуют российские экономические авторитеты? На чьи труды опирались те, кто гордо именуют себя «либеральными экономистами»?

Мы начинаем знакомить читателя с наиболее яркими представителями неолиберальных экономических школ, чьи взгляды, как нам представляется, во многом определяют теорию и практику нынешних рулевых российской экономики. Сегодня мы представляем вниманию читателя очерк нашего молодого автора, историка Рубена Вартаняна, посвященный Людвигу фон Мизесу и некоторым аспектам его теоретического наследия.

***

Нельзя отрицать, что фашизм и близкие ему
движения, стремящиеся к установлению
диктатуры, преисполнены лучших намерений и
что их вмешательство в данный момент
спасло европейскую цивилизацию. Эта заслуга
фашизма останется в истории навечно.

Людвиг фон Мизес, 1927 год

«Краткосрочный фашистский эпизод окончился в
крови, убожестве и позоре. Но силы, породившие
фашизм, не умерли, фанатический национализм есть
черта, общая всем современным итальянцам. <…>

Может случиться, что фашизм вскоре
воскреснет — с новым именем, под иными
лозунгами и символами. Но если это случится,
последствия будут незавидными. Ибо фашизм
не является “новым путем жизни”, как
провозглашали фашисты; это скорее старый
путь к смерти и разрушению»

Людвиг фон Мизес, 1949 год

Неолиберальное экономическое учение, в основном представленное учеными австрийской и чикагской экономических школ, сегодня господствует как в России, так и в большинстве других стран мира. Об этом нам совсем недавно напомнило Министерство Экономического Развития, предложив заморозить рост реальных доходов и провести массовую приватизацию. (Подробный разбор этой инициативы был опубликован на портале Русская Idea). В связи с этим полезно вспомнить об отцах-основателях данного учения. Основы австрийской экономической школы была заложены еще в старой Австро-Венгрии экономистом Карлом Менгером, но в стройную политико-экономическую систему она была превращена тремя учеными: Людвигом фон Мизесом, Фридрихом фон Хайеком и Мюрреем Ротбардом. В этой статье речь пойдет о деятельности и трудах Людвига фон Мизеса, действовавшего в значительно менее выгодных условиях, чем его ученики и идейные наследники.

Наш герой родился в 1881 году в Лемберге (ныне – Львов) на территории Австро-Венгрии в семье строительного подрядчика. Дед Людвига был главой еврейской общины города Лемберга – а дворянство вместе с приставкой «фон» получил только в год рождения внука «за заслуги перед Империей». Детство Людвиг фон Мизес провел в Черновцах, а затем его семья перебралась в Вену. Там фон Мизес окончил Венский Университет (в 1906 году), а после он стал там профессором и приват-доцентом. Во время первой Мировой войны фон Мизес был офицером-артиллеристом, и воевал на Русском фронте, в Галиции. После окончания войны и краха Дунайской монархии стал служить в Австрийской Торговой палате. В 1927 году выходит его первый фундаментальный труд «Либерализм в классической традиции», а в 1929 году – «Критика интервенционизма» (т.е. государственного вмешательства в экономику; книга увидела свет аккурат в период Великой Депрессии). Фашистский переворот генерала Дольфуса Людвиг встретил с большим воодушевлением (да и фашизм в тот момент вызывал у него сугубо положительные чувства, как читатель может убедиться из эпиграфа №1 – это только после русских танков в Берлине европейские и американские интеллектуалы разочаровались в фашизме, что хорошо заметно из эпиграфа №2), и в 1934 году стал советником по экономическим вопросам при «маленьком капрале Австрии». Не смутил фон Мизеса ни тот факт, что австрийский диктатор самым свирепым образом расправлялся с любой оппозицией (чего стоит только подавление Флорисдорфского восстания с помощью боевых отравляющих веществ – пожалуй, случай в истории Европы уникальный), ни то, что дольфусовская (а позже – шушниговская) Австрии могла существовать лишь при сильном государстве-покровителе. Твердо проводимая либертарная политика (выражавшаяся в первую очередь в сокращении социальных расходов и государственных трат) не вызвала у местного населения никакого восторга, и, не в последнюю очередь поэтому оно не оказало даже символического сопротивления аншлюсу. Однако для самого фон Мизеса уже относительный успех нацистского путча 1934 года (когда австрийские СС некоторое время держали под контролем Вену и прикончили Дольфуса) послужил сигналом к необходимости смены места жительства. В 1934 году фон Мизес окончательно покинул Австрию (несмотря на приставку «фон», он вполне осознавал, как к нему относятся наци, причем в этом случае даже искренний антибольшевизм не мог помочь) – сначала в Швейцарию, где он с 1934 г. преподавал в Женевском университете, а после, в 1940 г., – в США. Там он стал профессором Нью-Йоркского университета и довольно быстро (в 1946 г.) получил американское гражданство. В Нью-Йоркском университете фон Мизес преподавал с 1945 по 1968 г. В 1947 году он и его ученик фон Хайек основали «общество Мон-Пелерин» – кружок ультраконсервативно настроенных экономистов, призывавших вернуться в ту «светлую» пору, когда капитализм был не ограничен решительно ничем, а особенно государством. В 1949 году, для испанского издания написанной еще в 1935 г. монографии «Социализм», он пишет своего рода дополнение, или выдержки из своих тезисов о социализме – «Запланированный хаос».

Разбору в данной статье будет подвергнуто именно это произведение фон Мизеса, представляющее собой концентрат воззрений героя статьи на политику и экономику. Все цитаты далее даны по первому русскому изданию работ Мизеса – сборнику «Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность» 1993 года и выделены курсивом ¹.

Начнем разбор непосредственно с Введения. С самого начала автор заявляет: «Несмотря на антикапиталистическую политику всех (sic!) правительств и почти всех политических партий, капиталистический сектор хозяйства все еще выполняет свою социальную функцию по предоставлению потребителям большего количества все более дешевых и более качественных товаров. Улучшение качества жизни в странах, приверженных принципу частной собственности на средства производства, конечно же, ни в какой степени не является заслугой правительственных и профсоюзных чиновников, равно как и функционеров политических партий. Не канцелярии и бюрократы, но большой бизнес заслуживает похвалы за то, что основная часть семей в США владеет автомобилем или приемником. Рост душевого потребления в Америке по сравнению с тем, что было четверть века назад, не является результатом деятельности законов или администрации. Это достижение бизнесменов, которые расширяли свои предприятия или создавали новые». (Писано в 1949 году! – Р.В.). После этих открытий автор переходит к обличению духа антикапитализма и этатизма: «Предрассудок, согласно которому Государство или Правительство воплощают почти все благое и благотворное, а индивидуумы — жалкие ничтожества, склонные постоянно вредить друг другу и нуждающиеся в опеке, — почти никем не оспаривается. Даже малейшее сомнение в нем — запрещено. Тот, кто провозглашает божественность государства и непогрешимость его священников — бюрократов, есть беспристрастный служитель социальных наук. Все пытающиеся возражать клеймятся как предубежденные и узколобые. Адепты нового культа Государства еще более фанатичны и менее терпимы, чем были магометанские завоеватели Африки и Испании.

История назовет наше время эпохой диктаторов и тиранов. В последние годы мы были свидетелями крушения двух из этих раздувшихся сверхчеловеков (т.е. Гитлера и Муссолини, – Р.В.). Но дух, который вознес этих прохвостов к самодержавной власти, сохранился. Он пронизывает учебники и газеты, он звучит из уст учителей и политиков, он воплощается в партийных программах, в романах и пьесах. Пока этот дух преобладает, не может быть надежды на длительный мир, на демократию, на сохранение свободы или на подъем национальных экономик. <Я использую термин “демократия” для обозначения системы правления, при которой управляемые могут определять прямо (плебисцитом) или косвенно (через выборы) способ отправления исполнительной и законодательной власти и выбирать высших администраторов. Демократия есть прямая противоположность принципов большевизма, нацизма и фашизма, согласно которым группа самозваных лидеров может и должна силой захватить бразды правления и насилием принудить большинство к повиновению. – прим. Мизеса». Но главные открытия фон Мизеса (преимущественно в области истории) ожидают нас впереди. Первая же глава данного труда называется «Провал интервенционизма» (т.е. политики государственного вмешательства в экономику). В ней автор занимается классификацией социалистических и интервенционистских режимов. К социалистическим он относит Советский Союз, Третий Рейх и Италию Муссолини.

«Есть два способа строительства социализма. Один — мы можем называть его марксистским или “русским” — есть путь чисто бюрократический. Все предприятия становятся подразделениями государственного механизма, так же как управление армией и флотом или почтовой службой. Каждый отдельный завод, магазин или ферма занимают такое же положение по отношению к вышестоящему центру, как и почтовое отделение к Управлению почт. Весь народ преобразуется в единую трудовую армию, служба в которой обязательна; командующий этой армией является главой государства.

Второй путь к социализму — мы можем назвать его “германским” или системой Zwanyywirtschaft — отличается от первого тем, что иллюзорно и номинально сохраняет частную собственность на средства производства, предпринимательство и рыночную торговлю. Так называемые предприниматели продают и покупают, платят работникам, берут кредиты и платят проценты. Но они на самом деле больше не предприниматели. В нацистской Германии их называли управляющими предприятиями или Betriebsfuhrer (Betriebsfuhrer (нем.) — руководитель, вождь предприятия, – Р.В.). Правительство диктовало этим мнимым предпринимателям, что и как производить, по какой цене и у кого покупать, по какой цене и кому продавать. Правительство назначало тарифы и оклады, а также — кому и на каких условиях капиталисты должны доверять свое имущество. Рыночный обмен в этих условиях был чистой фикцией. Когда цены, заработная плата и процентные ставки назначаются правительством, они только формально остаются ценами, заработной платой и процентными ставками. В действительности они превращаются в числовые коэффициенты, с помощью которых авторитарный порядок определяет доход, потребление и уровень жизни каждого гражданина. <…>

Этот факт необходимо выделить, чтобы не путать социализм с интервенционизмом. Система ограниченной рыночной экономики или интервенционизм отличается от социализма именно тем, что это все еще рыночная экономика. Власти стремятся влиять на рынок с помощью административного воздействия, но не стремятся к устранению рынка вообще. Они хотят, чтобы производство и потребление изменялись иначе, чем этого требует нестесненный рынок, и стремятся достичь этого за счет приказов, команд и ограничений, действенность которых обеспечивается всегда готовым к услугам аппаратом насилия и принуждения. Но это изолированные воздействия; власти пока еще не планируют соединить регулирующие меры в интегрированную систему….» Сразу же удивление вызывает смелое отнесение германских промышленников и финансистов разряд фиктивных предпринимателей. Неужели Шахт, Крупп, Феглер, Флик и прочие германские капитаны индустрии были мнимыми хозяевами своих предприятий, «зиц-председателями» вроде Фунта? Что же тогда было подлинным в немецкой экономике, кроме рабства русских военнопленных и «восточных рабочих», которые приносили «мнимым предпринимателям» вполне реальные прибыли? Впрочем, открытие полноценного социализма у Гитлера – еще не все. «Однако все методы интервенционизма обречены на провал. Это означает: интервенционистская политика необходимо ведет к результатам, которые с точки зрения собственных сторонников менее удовлетворительны, чем положение дел до вмешательства. Следовательно, эта политика ведет к результатам, противоположным намечаемым. Фиксированный минимум заработной платы, устанавливается ли он правительственным декретом или давлением профсоюзов, бесполезен <…> Правительственные расходы не способны создавать дополнительные рабочие места. <…> Если в результате этой инфляции цены на сырье и материалы будут расти быстрее, чем номинальная заработная плата, безработица сократится. Но сокращение безработицы означает всего лишь, что реальная заработная плата уменьшается. <…> Нет иного способа поднять уровень заработной платы для всех желающих, чем увеличить инвестированный капитал в расчете на одного занятого. Как только прекращается накопление дополнительного капитала, исчезает и тенденция к росту реальной заработной платы. <…> Правительственные меры, которые замедляют накопление или ведут к проеданию капитала — как, например, конфискационное налогообложение, пагубны для жизненных интересов рабочих. Кредитная экспансия может вызвать временный бум. Но такое кажущееся процветание неизбежно кончается общим упадком торговли, кризисом… Едва ли можно утверждать, что экономическая история последних десятилетий не оправдала пессимистических прогнозов экономистов. Наше время обречено на великие экономические потрясения. Но дело не в кризисе капитализма. Это кризис интервенционизма, кризис политики, созданной для совершенствования капитализма».

Вот как лихо герой статьи опрокидывает все те практики, которые всего лишь за десять лет до этого позволили, в частности, США начать выбираться из болота Великой Депрессии. На этом фон Мизес не останавливается и начинает критиковать уже не саму доктрину «интервенционизма», а ее преданных приверженцев. По его мнению, «ни один экономист никогда не рисковал утверждать, что интервенционизм может привести к чему-нибудь, кроме несчастья и хаоса. Защитники интервенционизма — в первую очередь, последователи прусской исторической школы, и американские институционалисты — не были экономистами. Напротив. Для реализации своих замыслов, они всегда отрицали, что на свете есть такие вещи, как законы экономики. <…> Интервенционистам не свойственно подходить к анализу экономических вопросов с научной беспристрастностью. Большей частью ими руководит завистливое недоброжелательство к тем, кто их богаче. Такая предубежденность лишает их способности видеть вещи, как они есть. Для них главное — не улучшение жизненных условий населения, но борьба с предпринимателями и капиталистами, даже если эта политика пагубна для большинства. В глазах интервенционистов само существование прибыли есть беззаконие».

Разоблачив, таким образом, своих оппонентов, фон Мизес продолжает их обвинять – на сей раз в недемократизме: «Потребители сделали свой выбор, чем и определили доходы фабриканта обуви, кинозвезды и сварщика. Кто такой профессор X, что берет на себя привилегию менять их решения? Если бы он не был потенциальным диктатором, то не попросил бы правительство о вмешательстве. Он бы попытался убедить сограждан в том, что нужно увеличить спрос на услуги сварщика и сократить спрос на обувь и кинофильмы. <…> Целью вмешательства является замена воли потребителей на силы полицейского давления. Все разговоры о том, что государство должно сделать то или это, означают, в конечном итоге, лишь одно: администрация должна принудить потребителей вести себя иначе, чем хочется им самим. Все предложения типа: “поднимем сельскохозяйственные цены”, “поднимем заработную плату”, “понизим прибыли”, “урежем доходы менеджеров” — в конечном счете, предполагают в качестве слушателя — полицию. Однако авторы такого рода проектов настаивают на том, что они стремятся к свободе и демократии.<…> А вопрос всегда один и тот же: правительство или рынок. Третьего решения не существует. <…>

Не автоматические и не анонимные силы приводят в действие механизм рынка. Единственным фактором, который направляет работу рынков и определяет цены, являются целенаправленные действия человека. В этом нет автоматизма: есть только человек, сознательно стремящийся к избранным целям, использующий при этом определенные средства для достижения этих целей. Не существует таинственных механических сил: есть только воля каждого индивидуума — насытить свои желания. На рынке нет анонимности: есть вы и я, Билл и Джо и все остальные. Каждый из нас участвует одновременно и в производстве и в потреблении. Каждый вносит свой вклад в определение цен».

Затем фон Мизес походя совершает еще одно удивительное политическое открытие – оказывается, СССР есть империя: «В Советской Империи не возникает и вопроса о забастовках». Остается лишь загадкой, когда это успел короноваться И.В. Сталин и где СССР нашел колонии. (Конечно, в современной публицистике выражение «советская империя» никого уже не удивляет – но, во-первых, следует разграничивать журналистское «красное словцо» и претендующую на научность терминологию, а во-вторых, есть подозрение, что само понятие «Советской Империи» вошло в обиход с легкой руки нашего героя). После этого автор ставит вопрос ребром: «Необходимо встать либо на сторону защитников экономической свободы, либо примкнуть к адвокатам тоталитарного социализма. Этого выбора нельзя избежать на путях интервенционизма как предположительно срединной позиции. Ибо интервенционизм не является ни срединным путем, ни компромиссом между капитализмом и социализмом. Это третья система. Система, нелепость и тщетность которой признается не только всеми экономистами, но даже марксистами.

Не может быть “чрезмерной” защита экономической свободы. <…> Человек должен выбрать между рыночной экономикой и социализмом».

Сразу после этого автор переходит ко второй главе «Социализм и коммунизм», с характерным подзаголовком «агрессивность России». Приступим же к ее разбору. (Заранее предупреждаю читателей, что это чтение потребует от них крепких нервов).

С самого начала нам становится ясно, что автор знает толк в истории: «В работах Маркса и Энгельса термины коммунизм и социализм являются синонимами». За ним следует другое, еще более шокирующее утверждение: «Ленин, глава большевиков, знал своих соотечественников куда лучше, чем его противники и их вождь Плеханов. В отличие от Плеханова, он не стал ошибочно приписывать русским качества западных народов. Он помнил, как дважды иностранки просто захватывали престол и затем спокойно царили до конца дней своих. Он хорошо сознавал, что террористические методы царской тайной полиции весьма успешны, и верил, что способен существенно улучшить эти методы. Он был безжалостным диктатором и знал, что у русских не хватит мужества сопротивляться силе. Подобно Кромвелю, Робеспьеру и Наполеону он был честолюбивым узурпатором и совершенно не верил в революционный дух большинства населения. Династия Романовых была обречена из-за слабоволия незадачливого Николая II. Социалистический законник Керенский проиграл из-за приверженности принципам парламентаризма ². Ленин преуспел, потому что никогда не стремился ни к чему, кроме личной диктатуры. А русские томились по диктатору — наследнику Ивана Грозного.

Вовсе не революционное восстание прервало правление Николая II. Оно испустило дух на полях сражений. С наставшим безвластием Керенский не смог совладать. Уличные волнения в Санкт-Петербурге смели Керенского. Спустя недолгое время наступило 18-е брюмера Ленина. Несмотря на весь большевистский террор, в Учредительном собрании, избранном на основе всеобщего прямого голосования, у большевиков было не более 20 процентов. Ленин силой оружия разогнал Учредительное собрание. Краткосрочная “либеральная” интерлюдия закончилась. Из рук неспособных Романовых Россия перешла под власть настоящих авторитаристов».

Конечно, сразу вызывает уважение к этому титану мысли то обстоятельство, что он способен читать мысли и ощущать желания целого народа , который-де «томился по диктатору – наследнику Ивана Грозного». Воодушевленные таким умением фон Мизеса, продолжаем чтение: «В данный момент коммунистические партии Запада опасны, прежде всего, своими позициями по внешней политике. Отличительной чертой всех современных компартий является их поддержка агрессивной иностранной политики Советов. В чем бы им ни приходилось выбирать: между интересами России или собственной страны, — они без колебаний предпочитают интересы России. Их принцип: права или нет, это моя Россия. Они строго выполняют все приказы Москвы. Когда Россия была союзницей Гитлера, французские коммунисты саботировали оборонные усилия собственной страны, а коммунисты Америки страстно противостояли планам поддержки демократии в борьбе против нацистов, выдвинутым президентом Рузвельтом. Коммунисты всего мира заклеймили тех, кто защищался от гитлеровского вторжения, как “империалистических поджигателей войны”. Но как только Гитлер напал на Россию, империалистическая война капиталистов в одну ночь превратилась в справедливую оборонительную войну. Какую бы страну ни захватывал Сталин, коммунисты оправдывали эту агрессию необходимостью обороны от “фашизма” ³». Как видим, склонность к обвинению политических оппонентов в шпионаже на чужую державу – далеко не только отечественная традиция. Прослеживается она и в американской науке, хотя была привнесена туда извне (в данном случае – из Австро-Венгрии). И тут мы переходим к наиболее интересному для нас разделу, а именно к «агрессивности России».

«Со времен Монгольского нашествия человечество не сталкивалось с таким неумолимым и бескомпромиссным притязанием на неограниченное мировое первенство. В каждой стране русские эмиссары и коммунистическая пятая колонна фанатически трудилась во имя “Anschluss” к России. Но у Ленина не было первых четырех колонн. Военные силы России были в тот момент ничтожны. Когда они вышли за границы России, то были остановлены поляками. Дальше на Запад идти они не могли. Великая кампания по завоеванию мира захлебнулась. <…>

Нацисты легко разбили эту (советскую, – Р.В.) армию и оккупировали важнейшие части территории России. Россию спасли британские и, в первую очередь, американские силы (выделено редакцией). Американские поставки позволили русским преследовать немцев по пятам, когда скудость вооружений и угроза американского вторжения вынудили их отступить из России. Они даже смогли громить арьергарды отступающих нацистов. Они смогли захватить Берлин и Вену, когда американская авиация разрушила немецкую оборону. Когда американцы сокрушили японцев, русские смогли нанести им удар в спину». Этот пассаж, пожалуй, стоит оставить без комментариев, настолько он «прекрасен», в своем роде. За этим утверждением следует и другое, не уступающее ему в великолепии: «Конечно, коммунисты внутри и за пределами России, также как и попутчики, страстно доказывали, что именно Россия нанесла поражение нацистам и освободила Европу. Они обходят молчанием тот факт, что единственной причиной, которая не дала немцам взять Сталинград, был недостаток снаряжения, самолетов и бензина. Блокада не позволила нацистам снабдить армию должным образом и соорудить в оккупированной России транспортную сеть для доставки снаряжения на отдаленные фронты. Решающим сражением войны 6ыла битва за Атлантику. Великими стратегическими событиями войны с Германией были завоевание Африки и Сицилии, и победа в Нормандии. Сталинград, если мерить гигантскими масштабами этой войны, был едва ли больше, чем тактическим успехом. В сражениях с итальянцами и японцами участие России было нулевым.

Но все плоды победы достались одной России. В то время как другие союзники не стремятся к территориальным приращениям, русские развернулись во всю. Они аннексировали три Балтийских республики, Бессарабию, Карпатскую Русь — область Чехословакии (аннексия Карпатской Руси выставляет в истинном свете их лицемерное сожаление о Мюнхенском соглашении 1938 года), часть Финляндии, большую часть Польши и значительные территории на Дальнем Востоке. Они претендуют на то, что остальная часть Польши, Румыния, Венгрия, Югославия, Болгария, Корея и Китай являются исключительной сферой их влияния. Они лихорадочно создают в этих странах “дружественные”, то есть марионеточные правительства. Если бы не противодействие Соединенных Штатов и Великобритании, они бы господствовали сегодня во всей континентальной Европе, континентальной Азии и Северной Африке. Только американские и британские гарнизоны в Германии отрезали русским путь к берегам Атлантики».

Как видим, далеко нынешним обличителям «Бессмертного Полка» и «победобесия» до американского профессора. Впрочем, открытия совершаются фон Мизесом легко и непринужденно, причем в абсолютно любой исторической эпохе: «Коммунистические писатели и политики в России и в других странах объясняют агрессивную политику России необходимостью в самозащите. Не Россия планирует нападение, — говорят они, — но, напротив, загнивающие капиталистические демократии. Россия хочет просто оградить свою собственную независимость. <…> Как только в 1918 году война с Германией закончилась, союзники утратили интерес к русским делам. Нужды в Восточном фронте больше не было. Они ни в малейшей степени не заботились о внутренних проблемах самой России. Они стремились к миру и спешили выйти из схватки. Конечно, они были встревожены, поскольку не знали, как выпутаться пристойно. Их генералам было стыдно бросать своих товарищей по оружию, которые сделали все, что могли, во имя общей цели. Оставить этих людей в беде было бы ничем иным, как трусостью и дезертирством. Такого рода соображения воинской чести заставили отложить на некоторое время вывод незначительных союзнических отрядов и прекращение снабжения белых частей. Когда все было выполнено, государственные деятели союзников почувствовали облегчение. Отныне они приняли политику строгого нейтралитета по отношению к русским делам». Бывший офицер австро-венгерской армии только что поведал нам, сирым, что никакой интервенции не было, что не было 70 тысяч японских штыков на Дальнем Востоке, английского десанта в Архангельске, немецкого корпуса в Прибалтике, что не было, наконец, рейда Пилсудского на Киев. Все эти явления, согласно фон Мизесу, есть «политика строгого нейтралитета». Но на этом профессор не останавливается: «После прекращения интервенции у России не осталось никаких причин для страха перед странами Запада. Не боялись Советы и нацистской агрессии. Противоположные утверждения, очень популярные в Западной Европе и Америке, имели причиной полное непонимание того, что происходило в Германии. Но русские знали и Германию и нацистов. Они прочитали “Mein Kampf” Они усвоили из этой книги не только, что Гитлер зарится на Украину, но также и то, что его основная стратегическая идея состоит в том, чтобы приступить к покорению России только после окончательного разгрома Франции. Русские были уверены, что выраженные в Mein Kampf расчеты Гитлера на нейтралитет Великобритании и США при разгроме Франции — чепуха. Для них было очевидным, что новая мировая война, при которой они сами рассчитывали остаться в нейтралитете, приведет к новому поражению Германии. А это поражение, легко понять, сделает Германию, — если не всю Европу, — открытой для большевизма. Руководствуясь таким пониманием, Сталин уже в период Веймарской республики помогал тогда еще тайному перевооружению Германии. Немецкие коммунисты, как могли, помогали нацистам подорвать Веймарский режим. Наконец, в 1939 году Сталин стал прямым союзником Гитлера, чтобы развязать ему руки на Западе». И немного дальше – «Советы обязаны завоевать мир, либо им в собственной стране угрожает измена интеллигенции. Обеспокоенность идеологическим состоянием лучших мозгов России толкает сталинскую Россию к неуклонной агрессии».

По крайней мере, в одном труд фон Мизеса заслуживает уважения: далеко не каждый современный русофоб сможет уместить в одной главе такое количество антирусских и антисоветских мифов, вместе со всеми штампами военной пропаганды, вплоть до одновременного и преувеличения и преуменьшения возможностей и сил врага. В следующей главе профессор, в меру своих исторических познаний (а мы уже убедились по прошлой главе в их широте и глубине) рассказывает об идентичности политики Сталина и Троцкого: «Фактически, однако, этот конфликт представлял собой соперничество двух лиц, а не конфликт антагонистических идей и принципов. Были небольшие разногласия в вопросах тактики. Но во всех основных вопросах Сталин и Троцкий занимали общие позиции». Разобравшись таким образом с Троцким, автор пытается объяснить значение Октябрьской Революции: «Реальное значение ленинской революции следует видеть в том, что она явила миру пафос неограниченного насилия и принуждения. Она несла с собой отрицание всех политической идеалов, в течение трех тысячелетий направлявших развитие Запада.» (Вот это Революция так Революция! Против трех тысячелетий западных идеалов!) И феномен нацизма и фашизма (напоминаю читателям, что профессор считает их социалистическим режимами): «Важно иметь в виду, что и фашизм и нацизм являлись разновидностями социалистической диктатуры. И члены коммунистических партий и многочисленные попутчики заклеймили фашизм и нацизм как высшую, последнюю и самую угнетательскую стадию капитализма. Это отлично согласуется с их манерой честить любую партию последышем капитализма, если она не проявляет безусловного подчинения Москве. Этой судьбы не миновала даже социал-демократия Германии, классическая марксистская партия. <…> фашизм, как будет показано ниже, был ветвью итальянского социализма. <…> Диктатура и жестокое подавление несогласных нынче являются исключительно социалистическим обыкновением. Это становится ясно, когда мы пристальнее вглядываемся в фашизм и нацизм». Определив, таким образом, и нацизм и фашизм как социалистические диктатуры, фон Мизес в последних главах своего труда дает ,со своей точки зрения, ответы на экзистенциальные вопросы «что делать?» и «кто виноват?». В том, кто виноват сомнений у профессора никаких: интеллектуалы! «Интеллектуалы, а не простой люд формируют общественное мнение. Скверное извинение для интеллектуалов, что они вынуждены покоряться массам. Ведь они сами породили социалистические идеи и внедрили их в толпу. Ни один пролетарий или сын пролетария не внес вклада в разработку социалистических или интервенционистских программ. Все такого рода авторы были буржуазного происхождения. <…> Интеллектуальные лидеры народов породили и распространили заблуждения, которые поставили на грань исчезновения свободу и цивилизацию Запада. Только интеллектуалы ответственны за массовые бойни, которые стали характерной чертой нашего столетия» Ответ на первый вопрос несколько более сложен с логической точки зрения. Людвиг фон Мизес предлагает для опровержения системы социализма (не считая саморегулирующегося рынка) свой метод априоризма, сиречь построения логических конструкций, не опровергаемых опытным путем. Вот как аргументирует с помощью этого метода фон Мизес негодность социализма: «Даже если бы уровень жизни народа в России был намного выше, чем в капиталистических странах, это все-таки не доказывало бы преимуществ социализма. . Но уж чистым идиотством является утверждение, что опыт России доказывает преимущества общественного контроля над средствами производства.

Точно так же не доказывает преимущества коммунизма тот факт, что русские армии, после многих поражений, наконец, — с помощью оружия, произведенного большими корпорациями Америки и подаренного им американскими налогоплательщиками — смогли помочь американцам завоевать Германию».

Влияние «научных» построений фон Мизеса на отношение американского академического сообщества к недавнему союзнику по Второй мировой войне – да и на общественное мнение послевоенных США – не стоит недооценивать. И всегда следует помнить, что именно из теорий фон Мизеса вырос цветок зла неолиберализма, принесший России, да и всему миру, столько разрушения, сколько не смогла бы иная горячая война.

Следует добавить, что, ко многим своим иным достоинствам, Людвиг фон Мизес понимал украинский язык. Теперь для меня загадкой в его биографии является только одно: как же его до сих пор не провозгласили великим украинским экономистом? Ведь для этого у него есть все данные: минимальное понимание украинского, животная ненависть к «москалям» и, наконец, американское гражданство.