Рецензия на книгу М. Сэджвика «Наперекор современному миру: традиционализм и тайная интеллектуальная история ХХ века». – М.: НЛО, 2014. – 536 с.
РI возвращается к одной из дискуссий прошедшего года, которая прошла на нашем сайте и получила некоторый резонанс в Сети: спор шел об актуальном значении идей европейского традиционализма для консервативного сознания современной России. Наш постоянный автор, уфимский историк философии Рустем Вахитов решил в развернутой рецензии познакомить читателей нашего сайта с монографией британского историка Марка Сэджвика, посвященной идеям Рене Генона и их рецепции в России.
***
В 2004 году в издательстве Оксфордского университета вышла книга британского историка-востоковеда Марка Сэджвика (Mark Sedgwick) «Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century». Ровно через десять лет, в традициях свойственного для России запаздывающего перевода, она появилась и на русском языке – под названием «Наперекор современному миру». Книгу выпустило издательство «Новое литературное обозрение» в переводе М. Маршака и А. Лазарева под редакцией Б. Фаликова.
Труд Сэджвика посвящен традиционализму – эзотерическому течению западной мысли ХХ века, основанному французским мистиком Рене Геноном и представленному такими персоналиями, как Юлиус Эвола, Ананда Кумарасвами, Фритьоф Шуон, Титус Буркхард, Мишель Вальсан, Мирча Элиаде, Сейид Хусейн Наср, Хьюстон Смит, Александр Дугин, Юрий Стефанов, Артур Медведев и др. Традиционализм возник как сугубо религиозное движение, отстаивающее «трансцендентное единство» всех религий на их глубинном, эзотерическом уровне, при всех различиях их экзотерических форм. Но резкая и бескомпромиссная критика Запада эпохи модерн, свойственная для традиционализма, создала возможность для экстраполяции его идей в политическую плоскость и пересечения идеологии и практики традиционализма с правыми и даже праворадикальными политическими течениями ХХ века (хотя рассмотрение Генона и традиционалистов как своего рода идейных вдохновителей Гитлера и фашистов, распространенное в либеральных кругах, безусловно – большое преувеличение, что признает и автор монографии).
Склонность традиционалистов к тайнам и конспирации (многие западные традиционалисты, особенно из академической среды, скрывали свои истинные взгляды и религиозную принадлежность, не говоря уже о том, что традиционалисты были создателями нескольких религиозных тайных обществ на Западе – как масонских лож, так и суфийских орденов) придает специфический оттенок этому интеллектуальному направлению.
Хотя среди традиционалистов можно встретить представителей разных религий (индуизма, христианства, иудаизма, культов североамериканских индейцев, европейских неоязычников), значительное их количество было и является мусульманами, причем, как правило, речь идет о европейских интеллектуалах, принимающих ислам в форме суфизма. Таков был путь основателя традиционализма – Рене Генона, который принял посвящение в суфийском братстве, а позднее навсегда переехал в Египет, а также его учеников и последователей: Фритьофа Шуона, Мишеля Вальсана, Клаудио Мутти и других. Собственно, интересуясь судьбами новообращенных европейцев-мусульман, Марк Сэджвик и столкнулся с традиционализмом, о котором раньше он никогда не слышал. Российскому читателю из лагеря консерваторов странно слышать такое: в 90-е у нас была настоящая мода на Генона и традиционализм, да и французский или итальянский и даже английский и американский читатель и зритель мог кое-что знать о традиционализме из книг Повеля, Смита, номера популярного журнала «Планета»[1], полностью посвященного Генону, соответствующих телепередач и даже фильмов.
Но Седжвик принадлежит к довольно специфическому срезу общества – либералов из западной академической среды. Себя они причисляют к «цивилизации», а всех, кто не разделяет либеральные ценности, – к презренным варварам; причем эти «новые римляне», как и римляне древние, местами обитания варваров интересуются мало и убеждены, что там живут люди с песьими головами. Сэджвик, между прочим, так и пишет в предисловии: «Некоторые из путешествий, сделанных ради этой книги, погрузили меня в интеллектуальный ландшафт, который некоторые (оставим стиль на совести переводчика! – Р.В.) размещают за пределами цивилизации, на территории, отмеченной такими явлениями как антисемитизм, терроризм и фашизм» (с. 8).
Сэджвик даже претендует на то, что он написал первое академическое исследование традиционализма, что, как уже указывалось в отзывах из Интернета, не совсем соответствует истине: Сэджвик сам признает, что определенное количество биографий Генона или Эволы все же имеется (и имеются, как мы уже говорили, даже популярные изложения традиционализма), хотя охватить в одной книге весь традиционализм – от Генона до Дугина, – пожалуй, до британского историка, действительно, не пытался никто.
Прежде всего, автор рассматривает жизнь и творчество Рене Генона, причем, уделяя внимание обычно мало затрагиваемым вещам: его связям с оккультным подпольем Парижа, его контактам с католиками в 1910–1920-х гг., его пребыванию в Египте и переписке с учениками, которые пытались возродить традиционную линию масонства в Европе или создать в Европе ответвления суфийских братств. Одно из таких братств под руководством Фритьофа Шуона – предмет пристального внимания Сэджвика: он не только излагает взгляды Шуона, вехи становления его алавийа, но и пересказывает обвинения Шюона в коллективных эротических играх, которые появлялись в желтой прессе (что в общем-то довольно странно для книги, претендующей на статус академического труда).
Еще один объект внимания Сэджвика – Юлиус Эвола, его «политический традиционализм», его связи с итальянскими фашистами и немецкими нацистами, а также его предположительное влияние на послевоенных итальянских праворадикальных террористов.
Сэджвик касается также «мягкого традиционализма» Мирча Элиаде, которому удалось внедрить некоторые идеи традиционализма в академическую среду, в целом встретившую враждебно «жесткий традиционализм» Генона и Эволы. Здесь не обошлось без экскурса в отношения молодого Элиаде и праворадикального румынского движения «Железная гвардия» и, конечно, без соответствующих обвинений.
Последние главы посвящены традиционализму в России, а также восприятию генонизма в исламском мире.
Обращает на себя внимание гиперкритический подход Сэджвика к Генону: британский историк сомневается в том, что Генон так уж был отдален от оккультистских и теософских кругов, как это утверждают его ученики, а также не верит в инициатический характер познаний Генона в индуизме и даосизме и вообще низко оценивает познания Генона в этой области (утверждая, что Генон использовал плохой перевод «Дао-дэ-цзин» и даже не мог отличить оригинальный текст от комментариев переводчика). Также он обвиняет Генона в повышенной подозрительности, носившей болезненный характер.
Пристрастен, но при этом очень содержателен и его обзор жизни Шуона, о чем речь пойдет немного ниже.
Один из главных культурных шоков, вызванных этой книжкой для русскоязычного читателя, привыкшего воспринимать традиционализм через призму дугинизма, – разрушение мифа о том, что Генон якобы отвергал как нетрадиционное только современное западное христианство (точнее католицизм, потому что протестантизм он религией вообще не считал), а в восточном христианстве – православии – якобы признавал наличие сохранившегося традиционного ядра. Этот миф в свое время создал и популяризовал Александр Дугин, который пытался совместить православие и жесткий традиционализм (так сказать, ортодоксальный генонизм). В действительности, как оказалось, Генон считал, что живая традиция в форме эзотерических инициаций давно умерла в христианстве вообще – как в католицизме, так и в православии (а если и признавал исихазм[2] такой эзотерической традицией, то, вероятно, лишь византийский исихазм позднего средневековья).
Сэджвик сообщает, что румынский традиционалист Ловинеску (с детства крещенный в православии) в 1935 году в поисках посвящений посетил Афонский монастырь в Греции и написал об этом Генону в Египет. Генон ответил, что «если там когда-то и было нечто похожее на практики инициаций, то больше этого нет» (с. 195) и направил румынского корреспондента к Шуону, который к тому времени принял ислам и был руководителем западной ветви суфийского братства алавийа. Вскоре Ловинеску отрекся от православия и принял ислам.
Показателен и конфликт между Геноном и Шуоном в связи с тем, что последний гораздо более терпимо относился к христианству и не отрицал наличия в нем традиционных инициатических центров (и в то же время гораздо более формально относился к исламским религиозным практикам). Генон настолько был раздражен, что отказался от встреч с Шуоном.
Действительно, если бы Дугин был прав и Генон признавал традиционный характер восточного христианства, то Генон, скорее всего, не преминул бы получить посвящение в каком-нибудь православном монастыре (тем более, для этого не обязательно было ехать в Россию, это можно было сделать и в Европе – Греции, Болгарии, Румынии, Югославии). Генон, кажется, никогда не отказывался от новых инициаций: уже будучи мусульманином, он принял даосскую инициацию у Пувурвиля и масонскую – у Вирта.
С большим интересом читается глава о традиционализме в США и о широко известном в Америке христианском проповеднике-традиционалисте Х. Смите (авторе популярной книги «Религии мира»), о котором мало кто знает в России, и о традиционалистском этапе жизни будущего известного священника о. Серафима (Юджина) Роуза.
Вероятно, настоящим открытием для читателя станет интерес к традиционализму члена английской королевской фамилии принца Чарльза, который покровительствует традиционалистской организации «Академия “Теменос”», действующей в рамках руководимого Чарльзом «Princes Foundation». Там выступал с лекциями иранский традиционалист Сейид Наср. Другой образовательный проект, курируемый принцем, – «Визуальные исламские и традиционные искусства» – предполагает изучение традиционалистской доктрины художниками, обучающимися исламской каллиграфии и мозаике. Следы знакомства с трудами Генона чувствуются и в публичных выступлениях принца Чарльза.
Очень интригует рассказ Сэджвика о тайном женском обществе «Аристасиа», созданном в Оксфорде в 1960-е поклонницей Генона, скрывавшейся под псевдонимом Хестер Сент-Клэр. В него не допускают мужчин, поэтому Сэджвик черпает сведения о нем из книги Алисы Трент «Универсум женщин». Сторонницы этого общества считают, что золотой век человечества был веком правления мудрых женщин-жриц, а возникновение мужской (сначала военно-аристократической, а затем торговой) цивилизации рассматривают как деградацию. Наиболее глубокой степенью падения является, по их мнению, возникновение в 1960–1970-е культуры постмодерна, в силу чего мир, в котором сохранялось хоть что-то от традиционного общества («реальный мир»), превратился в извращенную пародийную псевдореальность («Темницу»).
«Аристасианки», подобно американским амишам, отвергают современный мир во всех его аспектах: носят одежды по моде 1920–1950-х, пользуются соответствующими машинами, приборами, утварью, смотрят старые фильмы и читают книги той эпохи. Тем не менее, у них есть свой сайт в Интернете, и, видимо, они используют современные средства коммуникации.
Еще одно интригующее место в книге – рассуждения о таинственном московском библиотекаре-традиционалисте, инициировавшем движение традиционалистов в позднесоветскую эпоху. С 1968 по 1976 год некто из московских библиотекарей заказывал для Ленинской библиотеки и Библиотеки иностранной литературы (ВГБИЛ) книги западных авторов-традиционалистов. В итоге, их набралась внушительная и вполне представительная коллекция: 17 книг Генона, 6 – Эволы, 14 – Буркхарда, 12 – Шуона, 38 – Кумарасвами (с. 367), причем некоторые, как «Языческий империализм» Эволы, были даже в открытом доступе, а не в спецхранах (видимо, цензоры не подозревали, о чем эти произведения и кто эти авторы). Благодаря этому молодые Головин, Стефанов и Дугин смогли ознакомиться с идеями традиционализма еще в советские годы в московских библиотеках. Если бы не этот таинственный библиотекарь (узнаем ли мы когда-нибудь его имя?), российский традиционализм родился бы лет на 15–20 позже…
Привлекает внимание и рассказ о британских национал-анархистах, испытавших влияние Эволы и Дугина и дугинском неоевразийстве в Израиле.
***
Казалось бы, перед нами интересная книга, полная новых, крайне любопытных фактов, рассказывающая о захватывающем интеллектуальном движении и его необычной доктрине. Между тем, нельзя не отметить, что книга Сэджвика была встречена резко критически в среде самих западных традиционалистов. Так, Роберт Хорват (Robert Horvath) в своей рецензии называет ее «книгой сплетен» (a gossip book), а Майкл Фитцджеральд (Michael Fitzgerald) упрекает автора в порочном понимании традиционализма, голословных, надуманных утверждениях и нетолерантной интерпретации ислама (обе рецензии размещены на сайте издательства «World Wisdom», основанного Шуоном).
Можно было бы отнести это на счет предвзятости традиционалистских рецензентов, и, видимо, отчасти это верно, но в их инвективах есть и доля истины. Марк Сэджвик выбрал довольно уязвимый метод при написании своей книги. Если бы он ограничился опорой на опубликованные труды авторов-традиционалистов и исследования их биографов, то его произведение выглядело бы вполне академично. Но он использует еще и множество устных интервью, зачастую анонимных, черпая оттуда информацию о деятельности традиционалистских организаций, а также их лидеров – Генона, Шуона, Вальсана и других. Надо заметить, что организации эти чаще всего имеют характер тайных обществ (масонских лож, закрытых суфийских братств), вступление в которые связано со множеством эзотерических обрядов и запретов.
Отсюда можно заключить, что вряд ли сами члены этих обществ согласились бы рассказывать что-либо о своих организациях человеку постороннему, да еще и явно настроенному критически по отношению к традиционализму. Зато вокруг таких обществ обычно оказывается множество шарлатанов, которые не имеют к ним отношения, но очень любят выдавать себя за их влиятельных членов; как раз они очень охотно рассказывают об их деятельности, но, к сожалению, рассказы эти – не более чем их измышления. Если учесть это обстоятельство, а также то, что Сэджвик иногда прибегает и к «желтой» бульварной прессе, то придется признать, что характеристика, данная книге Хорватом («книга сплетен»), имеет под собой некоторые основания (разумеется, из этого не следует, что я считаю всех информантов Сэджвика шарлатанами и профанами, среди них есть уважаемые специалисты-ученые и общественные деятели).
О многочисленных пробелах в познаниях Сэджвика относительно традиционализма писал в упомянутой выше рецензии Роберт Хорват. Вряд ли имеет смысл пересказывать его обзор, упомянем лишь, что Сэджвик ошибочно возводит «философию переннис» к мыслителю Возрождения Марсилио Фичино. Видимо, британский исследователь не знает, что «философия переннис» – это распространенный термин средневековой схоластической мысли, не говоря уже о том, что существование первоначального универсального священного знания признавали Платон, неоплатоники, арабские философы средневековья. Идеи, которые выражал Генон, – это не позднейшие порождения Возрождения и новоевропейского оккультизма, как пытается представить британский историк, это (пусть и не в такой радикальной форме, как у Генона) распространенная точка зрения в интеллектуальных традициях домодернистской эпохи.
Кажется, Сэджвик отождествляет Арктогею и Атлантиду. Он пишет: «После того как Дугин покинул НБП, его базой стало собственное издательство “Арктогея” (названное по имени скандинавского варианта Атлантиды)» (с. 393). Вместе с тем всякий мало-мальски знакомый с традиционализмом человек знает, что Арктогея в этой доктрине – это Гиперборея, мифический континент на Северном Полюсе, якобы существовавший в золотой век человечества и бывший источником Примордиальной Традиции[3].
Вызывает нарекания и глава о российском традиционализме. Сэджвик уделяет много места Дугину, в том числе его неоевразийской политике, которая, как признает сам историк, имеет мало отношения к Генону, а также Вадиму Штепе – фигуре достаточно маргинальной для российского традиционализма (не говоря уже о мало кому известном дугинце Иваненко). В то же время мимо его внимания прошли такие влиятельные авторы «Волшебной горы», как Роман Багдасаров, Виталий Аверьянов (сейчас, кстати, ставший одним из руководителей «Изборского клуба»), Алексей Комогорцев, Глеб Бутузов, самая крупная российская эволаистка Виктория Ванюшкина[4] и многие другие. Как и для многих западных исследователей, для Сэджвика фигура Дугина, создающего много медиа-шума вокруг себя, заслоняет настоящих глубоких исследователей-метафизиков, по-своему осмысляющих традиционалистскую метафизику.
Выказывает поверхностность и допускает прямые ошибки Сэджвик и при рассмотрении евразийства и неоевразийства. Так, он, похоже, имеет смутные представления о том, когда возникло евразийство и кто его создал. Он пишет: «Первоначально движение и идеология евразийства возникли в Праге, Берлине и Париже в начале 1920-х гг., благодаря деятельности русских эмигрантов-интеллектуалов, таких как географ П.Н. Савицкий, лингвист князь Н.С. Трубецкой и философ права Н.Н. Алексеев» (с. 378). Между тем известно, что евразийство возникло в августе 1921 года в Софии, его создателями стали П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Г.В. Флоровский и П.П. Сувчинский, а правовед Н.Н. Алексеев (которого Сэджвик называет философом права) примкнул к движению много позже.
Вызывает крайнее недоумение заявление Сэджвика: «их (евразийцев 1920-х. – Р.В.) представления о Западе мало чем отличались от взглядов Генона» (с. 379). В действительности, представления о модернистском Западе у Генона зиждутся на его концепции трансцендентального единства религий и отождествления «вечной философии» с индуизмом. Евразийцы были православными ортодоксами, никакого единства религий не признавали, считая, что полнота истины содержится в учении православной церкви. Что же касается индуизма, то здесь показательна статья Н.С. Трубецкого «Религии Индии и христианство», где теоретик евразийства доказывает, что индуизм представляет собой не что иное как сатанизм, то есть живое, явное поклонение демонам (вероятно, такая интерпретация привела бы Генона в ужас). Критика евразийцами Запада имела два аспекта: геополитический, который нес в себе новизну евразийского подхода, и историософский, мало чем отличающийся от инвектив в сторону «безбожного Запада» со стороны славянофилов. И тот, и другой были достаточно далеки от очень специфической критики со стороны Генона, суть которой – упрек в утрате Западом инициатической Традиции.
Также Сэджвик проявляет определенную наивность, некритически воспринимая заявления Дугина о легкости синтеза православия и генонизма (с. 379): как уже говорилось выше, сам Генон не верил в традиционность современного православия и советовал своим православным сторонникам переходить в ислам (Дугин либо не знал этого, либо замалчивал). Из этого, конечно, не следует, что православные интеллектуалы не могут признавать ценность отдельных идей Генона и даже заниматься их рецепцией в православную философию (тем более, что существует множество пересечений между ней и генонизмом).
В заключение нельзя не сказать и несколько слов о качестве русского издания. Как уже отмечалось, местами перевод довольно шероховатый с точки зрения литературных норм. Впрочем, давать ему оценки не могу, так как не читал книгу в оригинале. Но вот название – «Against the modern World» – убежден, правильнее было бы перевести «Против современного мира». В нем содержится явная аллюзия на название программного труда Юлиуса Эволы «Rivolto contro il mondo moderno», известного в России как «Восстание против современного мира».
Кроме того, книга Сэджвика шла к русскому читателю 10 лет. За эти годы многие утверждения, в частности, касающиеся российского традиционализма, оказались устаревшими. В частности, Аркадий Малер, который упоминается там как российский генонист и член редколлегии «Волшебной горы» (с. 399), давно уже вышел из редколлегии, порвал с традиционализмом и стал одним из непримиримых его критиков. Сама «Волшебная гора» много лет не выходит (хотя официально редколлегия существует и ее возглавляет Алексей Комогорцев), а ее создатель и главный редактор Артур Медведев покинул этот мир. Павел Зарифуллин давно ушел с должности руководителя Евразийского союза молодежи, создал собственное движение евразийцев-народников, или новых скифов, и критикует Дугина. Штепа, которому в книге посвящено несколько страниц, не имеет теперь отношения к традиционализму и стал одним из идеологов западников-модернистов и национал-либералов, а политическое влияние А.Г. Дугина сегодня, конечно, гораздо меньше, чем в 2004 году. Издателям русского перевода следовало бы снабдить его послесловием и комментариями.
Напрасно русский читатель будет пытаться зайти и по некоторым Интернет-ссылкам, указанным в книге. Так по адресу www.aristasia.org любопытный читатель найдет не сайт тайного общества феминисток-традиционалистов «Аристасиа», а сообщение, что домен продается. То же касается указанного в книге сайта британских национал-анархистов www.rosenoire.org. Следовало бы проверить адреса, прежде чем выпускать книгу в свет.
***
К сожалению, книга не свободна и от идеологической ангажированности. Мы уже приводили выше заявление Сэджвика из предисловия – о том, что он считает либералов, подобных ему самому, – представителями цивилизации, а всех, кто осмелился выйти за границы общепринятого на Западе либерального дискурса – своего рода варварами (кляня их как ксенофобов и антисемитов – и это при том, что он сам же будет через сотню страниц писать о традиционализме рабби Ашкенази!) Но этого мало: Сэджвик принимается оправдываться, что он кое-где опускает свою неодобрительную оценку деятельности традиционалистов, но это вовсе не значит, что он им сочувствует: «Когда читатели последуют за мной в эти области («варварский интеллектуальный ландшафт». – Р.В.), я попрошу их не забывать о том, что если я открыто не осуждаю какую-либо идею или практику, это вовсе не значит, что я их поддерживаю» (с. 8). Лучшее доказательство того, что современный Запад представляет тоталитарное общество, только более мягкую его форму, нежели полицейский режим Гитлера (как и утверждали некогда представители Франкфуртской школы), кажется, трудно найти.
Многие из нас хорошо помнят советское прошлое, когда в печати невозможно было что-либо сказать о немарксистских мыслителях Запада, не снабдив свое выступление обвинениями в «буржуазном фальсификаторстве» и заверениях в своей верности «единственно правильной идеологии». Также и Сэджвик не может обойтись без заверений в своей лояльности господствующей идеологеме западного «цивилизованного мира» …
Впрочем, по своему советскому опыту мы также знаем, что зачастую такая позиция исследователя скрывала двойственность: утверждения о собственной лояльности становился все более лояльными, а под ними все сильнее становился подлинный интерес и даже симпатия к объекту исследования. Недаром после перестройки большинство обличителей «буржуазных фальсификаций» оказались тайными симпатизантами того, что они публично осуждали…
Действительно, с одной стороны, Сэджвик пристрастен к традиционализму и даже выступает как его обвинитель. В главе об Эволе, например, британский историк вроде признает, что Эвола не был всецело ответственен за терроризм правых радикалов (с. 309), что он в своей книге «Оседлать тигра» рекомендовал своим сторонникам «аполитию» (уход от политики), что он, наконец, написал в это время несколько статей, в которых осуждал вооруженное сопротивление «системе»… Но софистическими выражениями, вроде «он был не против таких последствий», «он не мог не знать, что совершалось от его имени», Сэджвик все же пытается связать Эволу с преступлениями правых террористов. Якобы вина итальянского традиционалиста состояла в том, что … некоторые лидеры террористов, в частности Франко Фреда, помимо всех прочих читали книги Эволы… При этом он признает, что на Фреда оказали влияние и Шпенглер с Ницше; видимо и они ответственны за «свинцовые 70-е»….
Еще более неприглядную операцию проделал Сэджвик с де Салиньи. Он излагает сплетни об этом третьестепенном представителе традиционалистского движения, которого обвиняли в использовании средств последователей созданного им религиозного ордена, а также в сексуальной связи с «несовершеннолетней девушкой» (ей, кстати, было 19 лет, но возраст совершеннолетия в тогдашней Франции равнялся 21 году). При этом Сэджвик честно признается, что почерпнул все эти «факты» в бульварной книжке, которая является весьма сомнительным и к тому же полухудожественным источником, но признание сделано в примечаниях мелким шрифтом (многие читатели, вероятно, даже не взглянули на него), зато сами скабрезные истории он разворачивает в основном тексте, на протяжении почти 6 страниц! После этого невольно соглашаешься с характеристикой Хорвата о «книге сплетен».
С другой стороны, он против того, чтобы изображать традиционализм черными красками и отождествлять его с политическим и моральным злом. В конце книги, полемизируя с теми, кто считает, что «традиционализм как движение и философия – это очевидное зло», на основании сотрудничества Эволы с фашистами, а Элиаде с железногвардейцами, он заявляет «… многие традиционалисты опасность этого зла опознали и успешно избежали….» (с. 486).
***
Книга содержит не только описание и оценки истории и философии традиционализма, но и теоретические выводы (в основном сконцентрированные в последней главе). С некоторыми из них можно согласиться. Похоже, Сэджвик правильно отвечает на вопрос: почему традиционализм не получил распространения в странах действительно традиционных, таких как Египет, зато пользуется популярностью или как минимум вызывает интерес в странах более или менее модернизированных: на Западе, в России, в Турции, был популярен в шахском Иране? Потому что он представляет собой реакцию на углубление модернизации, окончательный переход к антитрадиционному обществу и уход от большинства даже внешних форм патриархальности (на Западе это произошло в 1920-е и в 1960-е, то есть в годы появления традиционализма и всплеска интереса к нему и его возрождения; в России в позднесоветскую эпоху и в годы перестройки).
С другой стороны, на наш взгляд, не выдерживает критики классификация традиционализма, предложенная Сэджвиком. Он выделяет лишь жесткий традиционализм Генона и Эволы и мягкий Элиаде и Дюмона. Не совсем понятно, куда же девать тогда политизированные доктрины Эволы и Дугина и как быть с такими фигурами, как Повель или Смит, которые, строго говоря, традиционалистами и не были, а популяризировали мистицизм вообще, но испытали влияние Генона и внедрили в общественное сознание некоторые его идеи и термины?
Думается, трудно не заметить, что инволюция традиционализма – а история традиционализма была именно инволюцией! – удивительно напоминает ту картину инволюции общества, которую рисовали сами Генон и Эвола: от господства жреческого сословия человеческие общества сначала перешли к господству военной аристократии, а затем и к господству народных масс – торговцев и работников.
Также и религиозному традиционализму как в его жесткой форме (Генон, Кумарасвами, Шуон), так и в академической (Элиаде, Дюмон) пришел на смену политический традиционализм (Эвола, Мутти), а вслед за ним пришел и «поп-традиционализм» – доступное массам месиво из идей Генона и различных мистиков – Повель, Смит, Хартунг. То же и в России: Стефанов и Головин – Дугин – «популярные экскурсы в традиционализм в глянцевых журналах» (мне встречалась даже статья под названием «Рене Генон не пьет тройной одеколон»).
Кто же такой Сэджвик – академический исследователь, ангажированный журналист-идеолог и обличитель традиционализма или его тайный симпатизант? Что собой представляет его книга – монографию, политическое расследование? На эти вопросы трудно дать однозначный ответ. Сам он говорит об этом уклончиво: «В задачи этой книги не входило защищать традиционализм, но кажется ясным, что те, кто считают его чем-то несерьезным, что-то упускают из виду» (с. 490). Твердо можно сказать одно: книга Сэджвика не свободна от неточностей, натяжек и даже передергиваний, но она, по крайней мере, интересна и действительно стоит того, чтобы ее прочитать.
[1] В 1960–1970-е журнал выходил тиражом 100 000 экз. на разных европейских языках.
[2] Имеется в виду известная и много раз цитировавшаяся российскими авторами фраза Генона об исихазме из «Христианства и инициации».
[3] Впрочем, возможно перед нами небрежность переводчика, который не удосужился понять мысль Сэджвика
[4] Переводчик работ Эволы на русский, знаток, популяризатор и последователь Эволы. В 2003 или 2004 году у Сэджвика была еще возможность взять у нее интервью; теперь этой возможности нет: Ванюшкина, увы, умерла в 2009.
